—Аня умерла,— выдохнула Майя зло.
—Как?
—Разбилась в аварии.
—Что ж, даже не дотянула до больницы?
—В реанимации.
Женщина говорила с трудом, словно выталкивая слова. «Ей больно,— почувствовал Пёс.— Но не так, как должно было быть».
—Какая жалость,— шепнул ей на ухо, слыша, как её сердце стало стучать невпопад. Тахикардия.— Мне так жаль, Ириска.
—Уходи. Пожалуйста.
—Уже прогоняешь? А я так соскучился… Ты стала старше, но осталась такой же… манящей. Знаешь, мне мало одного раза с тобой. Хочу тебя ещё. В прошлый раз мне не дали возможности повторить, но мы можем всё исправить в этот…
Майя перестала дышать, задохнувшись, оцепенев. Схватилась за горло. Открыла рот, пытаясь глотнуть кислород. Что-то шевельнулось в его груди. Где-то там, под рёбрами. Жалость? Да нет, исключено. Он провёл пальцем, откидывая с её лица прядь светлых волос. Крашенных волос.
—Я был ужасен, знаю. Но в этом ты сама виновата: не надо было сопротивляться… Не надо было будить его…
И тут вдруг в замке снова повернулся ключ. Эй улыбнулся, не отрывая взгляда от огромных, почти остекленевших от ужаса глаз. Кивнул в сторону двери:
—Убить его?
—Нет,— с трудом выдохнула она,— нет…
—Ну, как скажешь.
Он подмигнул жертве, отступил и шагнул у неё на глазах в зеркало.
—Я идиот,— раздалось жизнерадостное из коридора.— Представляешь, забыл на кухне повер-банк!
Майя всхлипнула и стала сползать вниз.
—Извини, ты ещё спишь?— Кот заглянул в спальню и не сразу увидел её.— Да ты спи, спи, а я… Май?
Бросился к ней и успел подхватить на руки раньше, чем жена потеряла сознание.
* * *
Когда Артём предложил мне поговорить с другой стороной конфликта, первым моим желанием было отказаться. О чём вообще можно разговаривать с насильниками? Я присутствовала при допросе сестрёнки, и того, что я услышала, мне хватило. Вот честно. Было просто отвратительно, что Артём подозревает девочку во лжи. И ужасно, что сестрой мерзавца оказалась приятельница человека, от которого мы с Осенью зависели.
—Артём, зачем?— хмуро спросила я.— Какая цель этого разговора? Извинения с их стороны? Или Витэль женится на Осени, или сатисфакция, или что? Для чего нам встречаться?
—Виталику шестнадцать лет, Лис. Он ещё совсем ребёнок. Вы же пацану всю жизнь поломаете! Ты понимаешь, что такое иметь такую статью?
—Ребёнок?
—Подросток. А подростки все — глупы и жестоки.
И мы поссорились.
Вечером я, наконец, разобралась как в этом мире снимают комнаты, и нашла подходящую квартиру для нас с сестрёнкой. Оказалось, не так уж и сложно. Артём вошёл в комнату, когда я изучала вопрос с кредитной картой. Вот тут всё было сложнее. Кредитки были похоже на долговые записи. То есть, в Первомире почти не использовали монет.
—Лиса, ты злишься? Фыр-фыр?— спросил парень, подошёл и опустился рядом с моим стулом на корточки.
—Нет. Но мы очень часто ссоримся. И мне не нравится, что мы с Осенью живём за твой счёт. Помоги мне, пожалуйста, разобраться. Как посмотреть, сколько денег у тебя есть на кредитке?
—Ты серьёзно? Ты хочешь съехать только потому, что я попросил…
Я обернулась к нему. Обижать Артёма мне совершенно не хотелось, он точно не заслуживал такого. Положила руку на его плечо.
—Артём,— сказала, насколько могла мягко.— Нет. Спасибо тебе большое за всё, что ты делаешь. Ты очень добрый. И очень хороший. Лучше, чем мы заслуживаем. Но так бы всё стало намного проще. И мы бы ссорились реже. Знаешь, в мире, где у женщин есть возможность зарабатывать самостоятельно, должна быть и возможность жить самостоятельно…
Он криво улыбнулся.
—А со мной-то тебе чем плохо?
Мне захотелось выть.
В Эрталии я жила в башне. Прекрасной, замечательной со всех сторон. И не очень чтобы общалась с другими людьми. Ну, то есть общалась, конечно, но… очень выборочно. Например, с Бертраном. Но с Котом всё было очень просто. Он ни на что не обижался. Его можно было выставить в окно и даже наорать на него, и спустя несколько дней Бертран появлялся снова с чем-нибудь вкусненьким, словно ничего не случилось. Ему можно было сказать, что ты очень занят, и тот просто садился куда-нибудь и занимался своими делами. Кот всегда казался мне дичайшим эгоистом, и только сейчас я внезапно подумала, что в нашей дружбе, вероятно, эгоисткой была я. Да и не только в ней. По большей части, мне всегда было плевать на других людей. Может быть, единственный раз, когда мне было не плевать, было в тот вечер, когда Дрэз едва не прыгнула в пропасть. Я впервые подумала не о себе и своих интересах, а о другом человеке. И закончилось это тем, что меня забросило в Первомир.
И вот сейчас рядом сидел Артём и смотрел на меня снизу-верх, а я не понимала, что с этим делать. Вроде и говорила всё разумно и… Но отчего-то эффект был совершенно не тот.
—Артём…
—Тёма.
—Тёма, я… я не понимаю ничего,— призналась я.— Я не знаю, что мне делать. Всегда считала себя хозяйкой своей жизни и здравомыслящим человеком. Но сейчас я перестала что-либо понимать.
—Доверься мне. Всё можно решить, если разговаривать.
Вот как-то так и получилось, что я всё же согласилась на встречу с сестрой мерзавца.
Осень гуляла с Яшей часов до одиннадцати вечера и вернулась взбудораженной. Всё это мне не нравилось просто ужасно, но когда я попыталась поговорить на эту тему, сестра просто засунула в уши наушники.
—Я в душ,— заявила она и потом ещё полчаса не вылезала из ванной комнаты.
Может, это и хорошо, что хоть кто-то отвлекает её от мыслей о случившемся? Вот только, не будет ли это ещё более худшим? И я решилась позвонить самому парню.
—Здравствуйте, Яша,— начала и вдруг смутилась.
—Здравствуйте, Алиса Романовна,— отозвался низкий мужской голос.
И что не ему сказать? «Ваше поведение бросает тень на репутацию моей сестры»? «Будьте любезны уточнить свои намерения относительно Осении»? Я совершенно потерялась. Всё так, всё именно так и нужно было бы сказать… четыреста лет назад. Но не в эту эпоху. Я сглотнула.
—Яша… я насчёт Осени. Понимаете, вы спасли её и… и сейчас ваша дружба… В ней нет ничего предосудительного, но поймите… Ей всего пятнадцать. Она может неправильно понять вас и… и она к вам очень привязывается. Если у вас нет каких-то серьёзных намерений, то…
Мне стало мерзко от себя самой. Почему я заикаюсь и мямлю, прикрыв трубку, совсем не похожую на трубку, рукой? Как будто я — это уже не я, как будто при пересечении зеркальной границы я перестала быть собой.
