Я задохнулась от эмоций, и какое-то время мы шли молча. Продолжая думать об открытом мною законе сохранения нормальности миров, я доела мороженое. Вытерла платочком губы.
Поэтому меня все вокруг узнают! «Масло» уплотнилось и создало фейковую личность, с фейковой историей. Мир поглотил попаданку Мари и определил её в… То есть, получается, Алисы не существовало? Никогда? Не было такой женщины, которая… И все воспоминания Осени, Артёма и… Всё это — ложь? А гибель Руслана? Как вообще разобраться в искажённых воспоминаниях? И, если, предположим, этого самого Руслана не было никогда, то что будет, если я начну поднимать архивы и изучать вопрос? Найдётся? У псевдородителей в прошлом образуется псевдосын, который погиб на войне?
—Чем пристальнее смотришь в прошлое, тем детальнее оно прорисовывается,— прошептала я.— Когда я сказала Артёму, что я — не Алиса, ему понадобилось «вспомнить» какую-то деталь, чтобы доказать мне, что я — это она. И, когда он вспомнил, что у меня был шрам, то тот появился… Предположим, память меняется под воздействием нематериальной энергии мира. Но меняется и материальное пространство. Например, у меня появляются документы. И вещи. В Первомире это сделать намного проще, чем в Зеркалах. Потому что у вас нет времени. Вы почти целиком состоите из воспоминаний о прошлом. О прошлой секунде. Измени ваши воспоминания, и всё — изменилась реальность. То есть, если я, например, мироздание, то я просто убираю вот это здание Двенадцати коллегий, и ваша память меняется…
—У миллионов тех, кто был в Петербурге?
Я пожала плечами:
—Да. А с памятью меняется и сама история, потому что она и есть — память. Скажем, если бросить камень в озеро, то волна расходится без усилий. Потому что на неё действуют законы…
Герман вдруг остановился, взял меня за плечи и повернул к себе.
—А если не Алиса, то кто?— перебил хрипло.
—Меня зовут Мари,— чётко ответила я.— И я никогда не была Алисой. И у меня никогда не было сестры. И я до той встречи на шоссе не знала, кто такой Артём и…
Мне хотелось сказать ему, что он может считать меня сумасшедшей или лгуньей, но Герман неожиданно притянул меня к себе, мягко коснулся моих губ губами и замер, словно спрашивая разрешения. Я потянулась и поцеловала его сама. Почему-то мне этого очень захотелось. Наверное, ради эксперимента.
Ток. Меня словно дёрнуло током. Тряхнуло, пронзило, перевернуло. Вот только это не был тот мерзкий ток, чьё действие на тело я проверяла в розетке. Это было человеческое электричество, а я была анодом. Или катодом. Или… неважно.
Мне почему-то не хотелось отпускать его губы, не хотелось разжимать наших объятий, но я всё же сделала это и отступила назад. Голова кружилась. Так вот, значит, каким должен быть поцелуй!
—Али… Мари,— прошептал Герман,— дай мне немного времени, чтобы разобраться. С Верой, с моими обязательствами, с фирмой. Пожалуйста.
Я пожала плечами.
—Наверное, это надо было сделать до…
Не то, чтобы мне хотелось его упрекать. Я ведь тоже до сих пор не разобралась с Артёмом и нашими с ним недоотношениями. Но теперь, когда я знаю, что никакой Алисы не было, это будет сделать проще.
—Наверное,— согласился мужчина.— Но для меня ты была девушкой моего брата. Младшего брата. Я не мог.
—Тебе не кажется, что это не совсем честно по отношению к Вере?— уточнила я, искоса посмотрев на него.
—Нет.
Он не стал вдаваться в подробности, а я не стала спрашивать. Его отношения — это его отношения. Мы гуляли по улицам, которые здесь называли линиями. Я, конечно, уже читала основные сведения о городе, поэтому ждала, что Герман начнёт рассказывать о каналах и Меншикове, но мужчина молчал. Мы зашли в довольно просторное кафе на Большом проспекте — очень уютном, несмотря на ширину, со старинной густой аллеей вдоль проезжей части.
—Мари, расскажите мне, пожалуйста, подробнее о том, что произошло в тот вечер. Я должен это знать.
—Ты тоже считаешь, что Осень лжёт? Или всё же допускаешь мысль, что…
—Я говорил с Виталиком. И у меня сложилось ощущение, что если кто-то лжёт, то это именно он. Я могу допустить, что у парня стресс, и поэтому он вертится, как уж на сковородке. Я не про эмоции. Но он путается в собственных ответах. Даже странно, что психолог этого не уловила.
Мы сидели друг напротив друга, и почему-то было странное чувство, что мы давно знакомы, и что передо мной — родной человек. Или это мир обволакивает, создавая новую псевдоисторию? Может ли он, например, изменить мою предысторию, если я раскусила его хитрость? Или если я рассказала о ней кому-то ещё и этот кто-то — поверил?
Герман внимательно слушал мой рассказ. Губы его подрагивали. Я уже знала, что это говорит о его сильных внутренних эмоциях. Мужчина был слишком сдержан, словно задался целью никак не проявлять чувств. Когда я дошла до появления в домике Камиллы, на его щеках заходили желваки, и я не выдержала, протянула руку и коснулась одного из них. Интересно, а у меня так же? Или это чисто мужская особенность? Как раз вчера я начала читать учебник по анатомии… Восхитительно! Столько нового открыла. Мужчина вздрогнул и посмотрел на меня.
—Извините. Я… мне просто было интересно.
И колюче. Приятная такая лёгкая колючесть. Я снова принялась тянуть коктейль через трубочку. Герман как-то резковато выдохнул:
—Что вы собираетесь делать дальше? Насколько я понял, всё то, что вы мне рассказали, очень трудно будет доказать. По крайней мере, я сделал такие выводы из разговора с Верой.
—И что говорит Вера?
—Виталий уходил из дома вместе с Камиллой. Примерно на полчаса. Меня в тот день уже не было. Я довёз мальчика в пятницу до его дома, затем уехал в Выборг и вернулся в понедельник ближе к часу дня. Но Вера при мне сообщила отцу об этом нюансе. Однако на допросе она показала, что ни Виталий, ни Камилла не отлучались с праздника.
—Яша сказал, что от дома отъехала машина, и она должна была попасть в поле видения камер местного магазина…
—Это машина Веры. У Виталия, разумеется, прав нет. Вера же никакого отношения к преступлению не имеет. Обвинить её в причастности к нему будет затруднительно. Да и не имеет она к нему отношения. То, что за рулём был Виталий — доказать вряд ли возможно.
Я закрыла ладонями лицо. Герман мягко коснулся моего запястья.
—Мари, я не знаю, чем могу помочь. На празднике, насколько я знаю, было что-то около ста человек, и все они будут утверждать, что Виталий всё время был там. Вряд ли кто-то в суматохе заметил его отлучку. Тем более, насколько я понял, всё это произошло, когда часть гостей уже была изрядно пьяна, чествования именинника завершились, и все просто развлекались.
—А ты можешь сообщить полиции, что Вера лжёт?
Он помрачнел. Я положила руки на стол и прямо посмотрела на него. Он ответил таким же взглядом.
