Но между деревьев вдруг забрезжил свет. Слабенький такой… едва различимый. Властимир обтер пот, заливавший глаза и пригляделся. Да, не померещилось! Однако радоваться пришлось недолго — мрак снова колыхнулся, застилая то немногое, что можно было разглядеть.
Князь пронзительно свистнул, привлекая внимание, Серый вторил ему воем. А потом им обоим пришлось воевать с подоспевшими мертвячками.
И сколь много их было! Будто вся Топь сюда сбежалась… И пусть сердце его не ведало страха, но Властимир ясно понял — лучше бы помощи прийти поскорее, ведь долго они с Серым не продержаться.
* * *
Пот и слезы застилали глаза, раны полыхали болью, от усталости подкашивались ноги, но Забава упрямо двигалась вперед. Выискивала, куда бы наступить ловчее, но испачканные черной росой камни будто вырастали из-под земли. Каждый шаг становился все труднее, и порой вел совсем не туда, куда ей нужно.
Но Забава не отступала.
Рискуя жизнью, снова и снова заворачивала к дереву, пока перед ней не легла широкая полоса из белоснежных осколков. Все. Не пройти дальше! Путь был только один — назад. А девочка совсем уже не шевелилась. Обмякла в путах и, кажется, перестала дышать.
Нет, только не это! Более не думая ни о чем, Забава подхватила подол и прыгнула. Но двумя ногами угодила в липкую черноту.
Стоило лишь коснуться ядовитой росы, и словно десятки раскаленных мечей вошли в тело. Вся испытанная до этого боль померещилась лишь неудобством, которое можно стерпеть. Но сейчас… О-о-о, казалось — ее душу выдирают изнутри по маленькой частичке, жуют раскаленными клыками, а вместо нее запихивают иглы и лезвия.
Невозможно вынести такую муку!
Забава рухнула на землю, заскребла ногтями по острым обломкам, готовая вырыть себе могилу, а в ушах вдруг явственно зазвучало:
—Хочешь свободы?
Да! Да! Да!
Но как ответить, когда горло свело от боли и нет голоса?
—Тогда поворачивай назад,— так же холодно предложила Топь.— Я отпущу.
И Забава уже готова была согласиться. Измученная до крайности, хотела лишь покоя, но… как же девочка? Она ведь тоже ждет спасения!
—Н-н-не…— захрипела, едва ворочая языком.
Приготовилась снова терпеть боль, однако та исчезла. Совсем! А кто-то незримый поставил ее на ноги, мигом излечив раны и синяки. Топь тяжко вздохнула и, вспучившись мраком, снова начала говорить:
—Что ж, благословленная… Самое легкое ты выдержала. Теперь же иди к той, кого спасти желаешь. Но знай — ее душа полна жажды мстить. Несчастное дитя хочет стать одной из моих дочерей. Попробуй же отказать ей. А ежели не сумеешь, ждет тебя смерть по-настоящему.
И все исчезло. Дорога сделалась чиста, дерево с привязанным к нему ребенком пропало, а впереди замаячила полянка, посреди которой виднелись останки громадного пня и выкрошенной до основания чаши под ним.
Значит, ей туда… Так тому и быть.
* * *
Властимир
В болоте Властимир уже тонул, а теперь захлебывался русалочьей кровью. Мерзкие, воняющие гнильем капли щедро мочили одежду, брызгали на лицо, но он взмахивал кинжалом снова и снова, убивая одну мавку за другой. Их тела тут же превращались в клоки разлохмаченного серого тумана и летели обратно к деревьям, чтобы родиться там снова.
Близость к сердцу Топи делала мертвячек неуязвимыми. И худо бы пришлось властителю Северных земель, если бы не яркий свет, заливший прогалину.
—А ну вон пошли!— закаркала Ягиня, размахивая посохом.— Кыш-кыш, стервятницы гнилые!
Мавки завизжали от злости и кинулись врассыпную.
А Властимир дрожащей рукой оперся на обломанный ствол дерева. Ох… Так жарко ему ни в одном бою не было. Вот только усталость мигом прошла, стоило заметить, что Забавы рядом с ведьмой нет.
—Где она?!
Кажется, от его рева содрогнулась Топь. А старуха хоть бы бровью повела!
—Если орать будешь да ножом грозить — точно не увидишь,— гаркнула не хуже него.— Идем скорее, может, успеем спасти!
Властимир ругнулся. Полоснуть бы по морщинистой шее — и дело с концом, но у ведьмы больше сил и ее посох горел ярче. Значит, пока придется терпеть! Серый тоже так думал, скакнул к Ягине ближе, однако клыков не оскалил, хоть недовольно прижимал уши.
Без лишних споров Властимир встал рядом со старухой, и вместе они поспешили обратно.
—Что с ней? Кто увел?— спросил у ведьмы, но та лишь рукой махнула.
—Сама ушла. Мавок успокоить хочет.
—Жива?
—Да вроде… иначе бы Топь за нас принялась.
И слова ведьмы очень скоро нашли подтверждение. Внезапно среди колючей поросли и кривых стволов мелькнула фигурка. Она это! И так близко! Не выдержав, Властимир крикнул во все горло:
—Забава!
Но в бок крепко толкнули.
—Тише ты, дурья башка!— голос Ягини едва ли перекрывал вой нечисти.— Не мешай! Она — единственное наше спасение, иль не видишь?
Да что он видеть мог?! Лес кругом, мрак непроглядный, только череп полыхает глазницами, отпугивает взбесившуюся нечисть.
—Приглядись, ну! Вон же!— и костлявые пальцы до боли стиснули плечо.
Властимир аж застонал — хватка у старухи железная!
А перед глазами светлеть начало. Теперь он ясно мог видеть каждую кочку, голые ветви кустов и отступивших мавок. Из пустых глазниц текла не то кровь, не то черные слезы, а рты были оскалены в гнилозубых усмешках.
И среди этого всего Забава!
Идет себе, как зачарованная, только распущенные волосы ветер треплет. А может, русалки задевают своими тонкими пальцами.
—Убьют ее!— прохрипел не своим голосом.
От ужаса все внутри перевернулось. Готов был сломя голову следом бежать, но словно к земле прирос — не двинуться.
—Убили бы уже давно. Смотри, что дальше будет.
А девушка дошла до полянки. Не страшась, прошла до самой середки и встала как вкопанная. С другого краю, у самых кустов, тотчас же возникла нечисть. И была она во сто крат ужаснее той, что притаилась среди деревьев.
Всякого Властимир видал на поле брани — и размноженные головы, и вывернутый требух, и сгоревшую до кости плоть. Но эти… в их не было ничего человечьего! Лишние головы, руки, ноги… Иные вовсе ни на что не похожи!
Теряя на ходу куски плоти, твари приблизились к Забаве, потянулись вперед и…
—Боги милостивые,— выдохнул, хватаясь за сердце.— Это же…
—Девочка, да. Вот кого ироды Сварога замучили, чтобы Топь растревожить. Безвинное дитя в жертву принесли.
И под клубившееся тучами небо взметнулся плач.
Рухнув на колени, Забава прижала к себе завернутое в окровавленные тряпки тельце и закричала так, что у него сердце сжалось в горький комок. Вся скорбь мира звучала в этом надсадном звуке, бритвенно-острыми шипами вонзалась прямо в душу, полосуя ее на кровавые ошметки.
