Женщина не спеша села на стул, отерла рукой шею и приготовилась к обстоятельному разговору.
– Уборщицы и посудомойки всегда нужны, все в артистки рвутся, а грязь убирать никто не хочет. Я сама по молодости техникум мечтала окончить, да нужда заставила коридоры драить.
– Ой, я бы с удовольствием сюда уборщицей устроилась, – приободрилась Варя. И доверительно добавила: – Ночью бы полы мыла, а днем в фильмах снималась. Но мне пока жить негде: квартиру снимать дорого, да и обмануть норовят. Хоть бы несколько деньков продержаться, пока на студии работу найду.
Женщина вздохнула, устало обмякла, грустно распустила губы, покачала головой, словно говоря: вот и еще одна провинциальная дуреха, как когда-то она сама, приехала искать счастья в столице. В фильмах сниматься!
– Дочка, уборщицей я бы за тебя слово замолвила, но комнату в общежитии тебе не получить. Ничего себе, скажут, только заявилась, а уж подавай ей жилплощадь.
– Вы точно знаете? – переспросила Варя. И умоляюще взглянула в глаза женщины. – А вдруг порядок изменился или случайно комната освободилась? Выпускники ведь как раз выехали? Узнайте, пожалуйста, я вам буду так благодарна! На всю жизнь!.. А то опять на вокзале ночевать…
– Ой, дочка, я бы рада помочь, да точно знаю: койки – и те в дефиците, а уж про отдельную комнату речи нет.
– Я и на койку согласна! Но ведь с…
Она не успела договорить: «Но ведь с ребенком не пустят».
Дверь в кабинет раскрылась шире, вошла дама лет пятидесяти. Именно дама, а не «женщина» или «гражданочка»: темные вьющиеся волосы уложены в тяжелую царственную прическу, шею и руки унизывают украшения из темного серебра и камней, шелковое платье с восточным узором похоже на праздничный наряд Лейлы, привезенный из Пакистана.
– Добрый день, – сказала дама.
По комнате поплыл маслянистый запах бордовой розы.
Уборщица поднялась со стула.
– Сидите, Нина, сидите, я на минутку, мне нужно оставить один документ, – сообщила дама.
– Дочка, если мне не веришь, давай Маргариту Святославовну спросим, – обратилась уборщица к Варе.
– О чем, Нина, вы хотите меня спросить? – Дама перебирала бумаги.
– Да вот, девочка спрашивает насчет койки в нашем общежитии, несколько дней переночевать надо, пока работу не найдет. Уборщицей согласна работать. Я ей говорю: нет мест – не верит.
– Да, детка, скорее всего, это так.
Варя переложила колыбельку с Джульеттой из руки в руку, потом примостила на край стола. Малышка заворочалась, засучила ножками и вдруг – принялась плакать.
Нина и Маргарита Святославовна удивленно посмотрели на колыбельку: крышка вздымалась от ножек Джульетты, кроха упиралась пяточками и заливалась ревом.
Варя расстегнула «молнию», нашла соску, сунула в дрожащий от обиды крохотный ротик. Подняла дочку на руки.
«Неужели придется отдать Джульку в приют? – с тоской подумала она. Но тут же отогнала ужасную мысль и прижала теплое, беззащитное тельце к груди. – Нет, сладкая моя, я лучше на вокзале буду жить, но тебя никому не отдам!»
– Не плачь, котеночек, мама с тобой, проживем, не пропадем!.. – простонала Варя и кивнула:
– Спасибо, что выслушали. До свидания…
Она подхватила колыбельку и повернулась к дверям.
– Погоди, дочка, – раздался голос Нины.
Варя обернулась.
– Ты вот что… Куда ты с мальцом-то пойдешь? Давай-ка у меня переночуешь. – Женщина вздохнула, а потом махнула рукой: – Где четверо, там и пятый с шестым уместятся.
– Нина, да где же у вас остановиться еще двоим? – изумилась дама. – В вашей малосемейке в Капотне? А если муж завтра запьет, закуролесит?
– Ну и выпьет… Чего нам его бояться? Поорет, да и упадет в коридоре на пол – спать. А мы на кухню уйдем или в спаленку. Зал у нас большой. Не все же вам студентов привечать! Я девчонкой была, так мы в бараке всемером жили. И ничего, в люди вышли. Сестра бухгалтером работает, брат бригадиром на заводе.
– Хорошо, Нина, я помню, вы рассказывали, – кивнула Маргарита Святославовна.
Нашла висящие на цепочке очки, надела их и внимательно поглядела на Варю.
Горестно сдвинутые тонкие брови, широко расставленные голубые глаза, самодельный топик с простодушной вышивкой и грудной ребенок, плод девичьей любви.
Дама оборвала паузу и твердо произнесла:
– Пару деньков девочка поживет у меня, а там что-нибудь придумаем.
Варя расширила глаза.
– Маргарита Святославовна, ну куда опять – к вам? – попеняла уборщица. Повернулась к Варе и сообщила: – Ведь не вылазят от нее студенты! То на даче живут, репетируют, видите ли, то в квартире столуются, то на кухне занимаются.
– Ах, Нина, перестаньте! У моего отца, да будет вам известно, полтора года жил за ширмой студент из бедных, с котомкой, в залатанной шинели приехал в Москву. А в данном случае речь идет о неделе!
– Да ведь ребенок! – отговаривала Нина. – Не выдержать вам чужого писку. У вас покой в доме должен быть, работа ваша умственная, отдых голове нужен, тишина. А мне все одно: покой, видать, только на том свете будет.
Дама нахмурилась и поправила браслет, усыпанный огромными рыжими камнями.
– Нина, вы меня обижаете. Мы столько лет с вами знакомы… Неужели я произвожу впечатление человека, который отправит на улицу девочку с младенцем на руках?
– Что вы, Маргарита Святославовна, и в мыслях такого не было.
– Тогда вопрос решен. Девочка идет ко мне.
Дама наконец-то обратилась к Варе:
– Детка, как вас зовут?
– Варвара Кручинина. У меня и паспорт с собой…
– Не нужно, солнышко, вся твоя судьба и без паспорта видна.
Варя смутилась: что ни говори, а она обманывала этих милых, добрых женщин.
– А как имя малыша? Это мальчик или девочка?
– Девочка. Джульетта.
– Боже мой, Джульетта! – сказала Маргарита Святославовна, и ее лицо озарилось.
Дама внимательно посмотрела на Варю:
– Джульетта, дочь Варвары. Детка, в наше время Юль и Ксюш такое имя могли дать лишь в театральной семье!
– Да, я актриса, – со счастливой улыбкой призналась Варя. – Только что окончила Ярославский театральный институт.
– Замечательно! Тогда нам будет о чем поговорить. Ну что, вызываем машину? Где твои вещи?
Варя опустила глаза: оказывается, играть роль и врать – это не одно и то же. Наконец, справившись с волнением, беспечно пожала плечами:
– А у меня их нет. Вещи – это якорь. Без лишнего барахла по жизни легче идти. Мы с мамой у себя, в Кириллове, перед моим отъездом ходили в церковь, там батюшка сказал: «Богатый заснуть не может, ворочается: как бы не позарились на его добро. А нищий почесался, кулак под голову положил и спит всю ночь спокойно».
