– Да в самом что ни на есть прямом! Смотрю на своего мужа и не узнаю его! Будто подменили. Так у него глаз загорел, знаешь… Смотрит на нее и весь светится!
– Да ну… Может, вам показалось?
– Нет, девочка, не показалось. Меня в этих делах обмануть трудно. Он и со мной-то так себя стал вести… Как чужой… Смотрит и не видит. Слушает и не слышит. Ну, я и не стерпела, закатила ей скандал…
– И что?
– Да ничего. Слава богу, хватило ей ума уйти из дома по-тихому. Никите письмо написала, вещи собрала и ушла. Я потом почитала то письмо, даже и благодарна ей по большому счету осталась.
– А что она ему написала?
– Да так, в общем, ничего особенного… Общие фразы… Прости, мол, ухожу. Не могу с тобой жить. На развод сама подам. Слава богу, что хоть забеременеть не успела…
– А Никита? Он переживал потом?
– Ну да. Переживал, конечно. Еще как. Он тоже, знаешь, гордый… Но, как видишь, все, что ни делается, все к лучшему! Когда он тебя к нам в гости привел – помнишь? – я сразу ему сказала: вот это как раз то, что тебе нужно! И чуть ли не силой заставила его на тебе жениться! Ой, прости… Тебе, наверное, неприятно, что я так говорю… Но ты мне так понравилась, Маруся! Я тогда подумала, что такая, как ты, никогда меня не предаст. Ой, что это я говорю… То есть Никиту… Конечно же Никиту, при чем тут я… Ну чего, чего ты так грустно задумалась, Марусенька? Зря я тебе все это рассказала, наверное…
– Да ладно, ничего, – через силу улыбнулась Маруся. – Вы ложитесь спать, Ксения Львовна. И я тоже пойду. Мне завтра на работу вставать рано.
– Хорошо. Иди, Марусенька. Успокой там как-нибудь этого идеалиста несчастного, ладно? Ну вот чего брыкается так, господи? Все равно ж уступит в конце концов. Я знаю, что уступит. Самостоятельный он, как же… С ума мать сведет своей самостоятельностью. Я же ему только добра хочу… Чтоб все хорошо было, чтоб одной дружной семьей, чтоб все в одном общем деле… Кстати, и тебя бы надо в нашу клинику как-то пристроить…
– У меня специальность другая, Ксения Львовна.
– Да какая разница, Марусь? Главное, чтоб вместе!
«Ага, вместе… – неожиданно для себя вдруг неприязненно подумала Маруся, закрывая за собой дверь спальни. – Еще скажи – чтоб всегда под рукой, на одном общем и вместительном поводке, так правильнее будет. Да уж, можно Никиту понять в его стремлении хотя бы к минимальной, но все же самостоятельности…»
Работа с утра у Маруси не задалась. Никак не определялось в голове нужное сосредоточенное состояние, сколько она ни старалась. И головой трясла, и мысли посторонние от себя отгоняла – никакого толку. Да и не назовешь их уже посторонними, эти мысли. Как ни пытайся. Никуда от них, видно, не денешься. Вот и в аналитическую таблицу, над которой она трудилась с утра, они успели нагло вклиниться и внести свою дезорганизацию в четкие стройные ряды цифр. Оттого и заплясали-задрыгались все нужные экономические показатели у нее перед глазами, и получилась в итоге сущая ерунда…
Нет, все-таки за работу надо садиться с чистой головой. Вот выговориться бы кому-то, да только кому? Где здесь найти благодарного слушателя? Каждый сам по себе здесь существует, строго придерживаясь дурацкого принципа – ничего личного…
Вздохнув, она встала из-за стола, тихо прошла по проходу к двери. В белом безликом коридоре, освещенном мертвым светом люминесцентных ламп, ей стало еще хуже. Даже заплакать захотелось. Медленно добредя до кабинета Анночки Васильевны, она постучалась, приоткрыла дверь, заглянула робко:
– К вам можно, Анн Васильна?
– Заходи, заходи, Маруся! Чего ты у дверей жмешься? Проходи… Случилось что? – неожиданно приветливо встретила ее начальница. – Я смотрю, какая-то ты сегодня вялая… С мужем, что ль, поругалась?
– Нет. Не поругалась. Мы с ним ни разу еще серьезно поругаться не успели.
– Ну, а чего тогда? Неприятности какие?
– Ага. Неприятности, Анн Васильна. У нас Виктор Николаевич заболел. В больницу вчера положили.
– Виктор Николаевич – это кто?
– Да свекор мой…
– А! Помню, помню! Очень импозантный мужчина! Видела его на твоей свадьбе… Если мне память не изменяет, он же бизнесом каким-то медицинским занимается?
– Ну да. У него своя стоматологическая клиника. Вернее, не у него, а у Ксении Львовны…
– И что с ним такое?
– Ой, Анночка Васильевна! Даже и говорить боюсь! – присаживаясь перед ней в кресло, грустно проговорила Маруся. – Вроде как онкология у него… Профессор один его осматривал, сказал, что все очень серьезно…
– Ага. Понятно. А ты, значит, все это очень болезненно переживаешь. Я так предполагаю, даже больше, чем все остальные твои родственники.
– Ну почему – больше…
– Да потому! Что, я тебя не знаю, что ли? И тебя знаю, и свекровь твою тоже имела счастье наблюдать на свадьбе… Ты посмотри, посмотри на себя в зеркало! Глаза запали, взгляд совсем безумный… Здесь так нельзя, Марусь. Здесь переживания свои экономить надо, они здесь на каждом шагу тебя подстерегать будут. Здесь жестче надо быть, равнодушней, что ли… Ты давай как-то бери себя в руки.
– Не получается у меня, Анночка Васильевна! Да и вообще… Как-то все у них не так… Неправильно все как-то…
– У кого – у них?
– Ну, у Никиты с Ксенией Львовной. Переругались все… Виктор Николаевич в больнице, а они ругаются… Ксения Львовна все о своей клинике беспокоится. Хочет, чтоб Никита отцовское место там занял…
– Что ж, оно и понятно. Одним болеть, а другим жить надо. Жизнь, ее ж не отменишь. А ты не встревай. Поверь, это не жестокость, это норма такая. Стереотип поведения. Сиди себе в сторонке, помалкивай. И помни, что ты для них – всего лишь обласканная простолюдинка, не более того. Не забывай свое место в доме. Слишком у тебя стаж для невестки маленький, чтоб иметь право голоса. Вот пообживешься, присмотришься, вот тогда уже и покажешь, на что ты способна…
– Ой, да не то это все, Анн Васильна, не то! При чем тут встревай не встревай… Я и не встреваю, я же вообще говорю! Понимаете, мне в принципе все непонятно! Ксения Львовна даже вот идти в больницу к мужу не хочет… Как это так? Я не понимаю… Говорит, ему там одному лучше… Как это – лучше? Вот мама моя когда в больницу в прошлом году попала, так я там у нее и дневала, и ночевала, все хозяйство забросила…
– Ну, ты сравнила свое молочное хозяйство со стоматологической клиникой!
– Да какая разница, Анн Васильна… Я же о человеке говорю, а не о клинике! Разницы-то никакой…
– А ты, Марусь, не говори не подумав. И не удивляйся ничему. Просто здесь жизнь такая. Другая, понимаешь? Здесь жизнь человека по-своему переделывает, обтесывает с него сентиментальную рыхлую корочку да полирует до блеска. Здесь с ней, с корочкой, и не проживешь, пожалуй… Эх, Маруся, вот смотрю иногда на тебя и каюсь, что с места твоего тебя сдернула. Может, и не надо было… Да ладно, чего уж теперь. Ничего уже обратно не повернешь… Кто ж знал, что ты так скоропостижно замуж выскочишь! Теперь терпи, сама приспосабливайся как-то…
