— Но это ложь!
Джон глубоко вздохнул:
— Я знаю. Он мне в этом признался. Я виделся с ним в больнице за день до его смерти.
Донни Киплинг отсидел в тюрьме по обвинению в той краже, которую совершил якобы вместе с Лили. Потом, два года спустя, — за кражу со взломом. А еще через пару лет он разбился, убегая на машине от полиции, и спустя две недели в возрасте двадцати восьми лет умер в больнице. Все это произошло десять лет назад. Лили тогда жила и училась в Нью-Йорке. Когда Поппи сообщила ей о случившемся, она опечалилась, но не потому, что питала тайные чувства к Донни, потому, что унижение, которому подверглась ради его спасения оказалось совершенно бесполезной жертвой.
— Мне очень жаль, — сказала Лили, отчасти потому, что Донни был братом Джона, отчасти потому, что Джон признал правду, чего она никак не ожидала.
Казалось, ее собеседник о чем-то глубоко задумался.
— Он был как стихийное бедствие, всегда готовое разразиться с новой силой. Не знаю уж, чего ему не хватало. Ведь до десяти лет все шло прекрасно. Плохим был я. И меня отослали с глаз долой, а Донни остался и занял мое место. — Глаза Джона встретились с глазами Лили. — Что ни говори, после его смерти отец просто сам не свой. Он глубоко страдает. Можешь ненавидеть его, если хочешь, но он и так уже порядком наказан.
«Я очень рада», — хотела сказать Лили, но… Несколько лет назад она мельком видела Гэса Киплинга в городе. Он показался ей разбитым и старым. Да, видно было, что Гэс страдает. Пожалуй, только человек с каменным сердцем пожелал бы ему худшего.
Однако Джон — совсем иное дело. Лили бросила взгляд на привезенную им еду.
— Так это — во искупление вины?
Он издал какой-то невнятный звук, то ли вздох, то ли смешок и кивнул:
— Точно.
— Мне не до смеха. Я приехала сюда, чтобы спрятаться. Ты меня обнаружил. Теперь я опять должна собираться в путь.
— Не должна. Я никому не скажу, что ты здесь. Зачем это мне?
— Ты — журналист, а задача прессы — освещать события. Мой же приезд сюда — событие.
— Все останется между нами.
— Между нами и кем еще? «Пост»? «Ситисайд»? А может ты надеешься раскрутиться посерьезнее, например, через Национальное агентство новостей? Удобно: написал одну статейку разослал по всем газетам…
Джон упрямо покачал головой.
— И что же? Неужто в четверг в «Лейк ньюс» не будет свеженького материала? — усмехнулась Лили.
— Нет.
Она не поверила ему ни на йоту и сказала об этом, продолжая смотреть на него в упор. Не сводя с Джона глаз, Лили плотнее закуталась в шаль. При этом ствол ружья по-прежнему лежал на сгибе ее левой руки.
— Господи Боже! — Джон вздохнул. — Как же с тобой нелегко.
— А ты знаешь, через что я прошла за последнюю неделю?! — крикнула Лили.
— Да, знаю. Я ведь тоже варился в этом котле, Лили. И видел, что творят журналисты. — Он помолчал немного. — И сам так поступал.
— Я слышала.
— Хорошо. — Во взгляде его вдруг промелькнул вызов. — Это упрощает разговор. Тебе, вероятно, рассказывали — Поппи, Майда или кто-нибудь из горожан, — что я разрушил целую семью. Я написал об одном политике из Коннектикута, который вступил в борьбу за президентский пост, скрыв, что однажды был увлечен одной весьма известной замужней дамой. Их связь прекратилась много лет назад, когда он женился, но все это отдавало адюльтером с непременным набором интимных деталей, так повышающих спрос на газету. Разумеется, у него были враги, и я с удовольствием интервьюировал их. И скандал разразился. С ханжеским лицемерием его партия отказала ему в поддержке. О политической карьере ему пришлось забыть, как и о семейной жизни, и даже о добрых отношениях со своими детьми. Они не желали знаться со своим отцом. Унижение перед обществом было слишком болезненным. — Джон сделал паузу. У него задергалась щека. — Я все тебе рассказал?
— Нет, забыл сплетню о его маленькой белокурой помощнице, — добавила Лили.
— Не забыл. Умолчал. Оказалось, что и это неправда. Не было у него никакой связи с помощницей, но это выяснилось позже, но его жена и дети приняли мое вранье за чистую монету.
— Еще ты не рассказал о его самоубийстве, — напомнила Лили, твердо решив не спускать Киплингу ничего.
Щека Джона снова задергалась.
— Да, и вот с этим я теперь и живу. Если считаешь, что эта трагедия никак не отразилась на моей жизни, то ты ошибаешься. Это преследует меня с того самого рокового дня. Потом, когда я все-таки нашел в себе силы вернуться к работе, обнаружилась моя профнепригодность. Я не мог выполнять требования своей газеты, потому что был парализован бесконечными «что, если» и «как бы не». И тогда я уехал. Поверь, я думаю об этом самоубийстве, много думаю. Это самый сильный из факторов, влияющих на мою нынешнюю работу. Лили, я действительно знаю, через что ты прошла. Знаю лучше, чем кто-нибудь в этом городе.
— Мне не хотелось сюда приезжать. Если бы было куда податься, то я не вернулась бы.
— Я предполагал это. Но люди узнают, что ты здесь, и без моей помощи. Просто увидят свет, как я увидел. Или дым из трубы. Или тебя на причале, на берегу.
— Ну да. Или заметят, что ты покупаешь еду и везешь сюда, — прервала Лили и тут же умолкла, осознав, как странно работает ее мозг. Вдруг самые невинные действия стали казаться ей подозрительными.
Но Джон покачал головой:
— Я регулярно бываю у Чарли — делаю покупки для отца. Чарли не заметил ничего необычного и сегодня утром. Так что насчет меня можешь не волноваться. Но Лейк-Генри — это Лейк-Генри. Тебе не удастся долго хранить секрет.
— Отлично. Ведь я не собираюсь задерживаться тут надолго. Как только шум утихнет, вернусь в Бостон.
Слегка выгнув бровь, Джон с сомнением посмотрел на нее.
— Или еще куда-нибудь, — добавила Лили, хотя стремилась именно в Бостон. Ведь крайне несправедливо, если она будет изгнана навеки. Это просто немыслимо! Лили не могла представить себе, что проведет всю жизнь в Лейк-Генри. Селия умерла, и только Поппи оставалась ее единственной настоящей защитницей. К тому же, даже если не считать давнего происшествия с Донни, тут было слишком много такого, что ранило Лили сердце.
«Но куда же мне податься?» — внезапно подумала она и вслух прошептала:
— Господи! — Лили снова ощутила всю отчаянность своего положения.
Угадав ее мысли, Джон сказал:
— У меня в лодке — сегодняшний номер «Пост». Твои дела уже не так плохи, как раньше.
— И что же там пишут?
— Что ты заперта в своей квартире, — ответил он с нескрываемой радостью. — А еще о Максвелле Фандере. Он распространяется насчет прав, гарантированных Первой поправкой, насчет разницы между публичным и частным лицом, а также о природе клеветнических дел. Там приводятся слова и других адвокатов, так называемых экспертов. Они прогнозируют меры, которые ты можешь предпринять в этой ситуации. Ты наняла Фандера?
