Харви не отрываясь смотрел на черный гофрированный мешок респиратора, который то сжимался, то надувался, снова сжимался, снова надувался. Стэн Мирз делал пометки в своей карте. Помощник анестезиолога измерял артериальное давление. У женщины было неподвижное, ничего не выражающее лицо, челюсть искажена дыхательной трубкой. Где-то далеко, на расстоянии сотен миль, хирург выполнял свою слесарную и плотницкую работу, радуясь, что мышцы женщины не сокращаются, а кровь остается красной.
Данс был прав. Жизнь этой женщины контролировал анестезиолог. Один поворот выключателя клапана, одна промашка или одна ошибка в выборе действий – и у пациентки начнется реакция на лекарства. В этом-то все и дело.
Хирург удалил две опухоли, небольшие кровавые комочки размером с мячик для гольфа, и аккуратно, зигзагообразными стежками, зашил разрез. Слесарь, плотник, портной, подумал Харви. Операция была закончена.
Санитары снова подняли женщину на каталку и повезли ее в палату послеоперационной реабилитации. Женщина была в полном порядке, дышала уже без помощи аппарата, потому что миорелаксант, который парализовал ее дыхательные мышцы, быстро распался и вышел из организма.
Анестезиолог и его помощник оставались рядом с ней, пока она не открыла глаза.
– Порядок? Проснулись? – спросил Мирз.
Женщина пробормотала что-то неразборчивое.
– С ней все отлично, – сказал Мирз ассистенту, Харви и двум другим студентам и прошел в предоперационную палату.
Когда дверь открылась, Харви увидел следующего пациента. Он уже собрался было последовать за доктором Мирзом, когда сестра обратилась к нему:
– Мистер Суайр?
Харви удивленно обернулся. Через несколько лет она будет называть его «доктор Суайр». Он с нетерпением ждал этого.
– Да?
– Вас к телефону, в сестринскую.
Харви прошел в небольшую комнату и взял черную трубку, лежащую на столе.
– Алло?
– Это Роланд Данс. Ты говорил, что хотел бы увидеть больного в status epilepticus.
Харви тут же вспомнил разговор с ассистентом анестезиолога на кухне чьей-то квартиры недель шесть-семь назад. Еще бы ему не помнить его! В ту ночь его подружка Гейн ушла с другим студентом-медиком. Сучка даже не попрощалась.
– Да.
– Только что привезли одну в блок интенсивной терапии. Не хочешь подойти и посмотреть?
У Харви не было особых дел. Никому он не понадобится.
– Да, очень, – ответил он.
Харви быстро переоделся в льняные брюки, полосатую навыпуск рубашку, купленную на Джермин-стрит, шелковый галстук и белый пиджак и направился по извивающимся, кишащим людьми коридорам, мимо каталок, мимо персонала, заблудившихся посетителей и смущенных больных. Волна возбуждения быстро несла его вперед, быстрее, чем обычно, заставляла перепрыгивать сразу через четыре ступеньки.
В блоке интенсивной терапии было, как всегда, жарко, тихо, гораздо тише, чем в других палатах, – полы там были застелены серым ковром, а потолок выложен звуконепроницаемым покрытием. Все койки стояли в нишах, что обеспечивало двенадцати пациентам палаты определенную степень уединения. Однако не многие из них осознавали это: они лежали подсоединенные к мигающим мониторам, их тела были опутаны проволочками от электродов и присоединенными к разным частям тела трубками капельниц и приборов.
У тех, кто был в сознании, двигались только глаза – настороженные цветные бусины следили за непрекращающимся потоком медперсонала, который изо всех сил старался повысить процент выживаемости. Проходили недели, но этот процент оставался неизменным. Восемьдесят процентов больных переберутся отсюда в одну из основных палат или в частные палаты. Двадцать процентов отправятся в морг.
Несмотря на тепло летнего дня и постоянные восемьдесят градусов по Фаренгейту
[10]
в блоке, Данс был одет в плотный твидовый пиджак, теплую рубашку с зеленым шерстяным галстуком и саржевые брюки для верховой езды. Он разговаривал с двумя сестрами, обсуждая методы лечения больного с кровоизлиянием, который был без сознания, и несколько минут не обращал на Харви внимания. На костлявом лице Данса выступили капельки пота, и это раздражало Харви – почему он не промокнет лоб?
– А, привет, – сказал наконец Данс, обернувшись к нему. – Я прав? Тебя интересует status epilepticus, не так ли?
– Да. – Харви улыбнулся. – Мне приятно, что ты это запомнил.
– А, ну да! – Данс увлек его в дальний конец палаты, где лежала молодая женщина. Изящная, с высокими скулами, тонкими чертами лица, удивительно красивая, хотя лицо казалось одутловатым и перекошенным из-за эндотрахеальной трубки, торчащей у нее изо рта, и из-за судорог, каждые несколько минут пробегавших по нему, словно ветер по кукурузному полю. Ее конечности слегка подрагивали. Живот вздымался, а спина прогибалась дугой, в уголках рта скапливалась и стекала пена, зубы кусали трубку. Женщина тихо стонала.
На столике рядом с ней лежали две визитные карточки и стоял огромный букет цветов.
К ее лбу, вискам и затылку были подсоединены маленькие черные электроды, их провода встречались в аккуратном зажиме сверху, где сплетались в один разноцветный провод, подсоединенный к электроэнцефалографу. Беспорядочные вспышки танцевали на зеленом экране осциллографа: пики, впадины, короткие промежутки прямых линий. Мозг женщины замкнуло. Каждая ее мышца была напичкана лекарствами, тело, потерявшее сознание, дергалось в судорогах.
– Ей двадцать пять лет, – сказал Данс. – Манекенщица. Три месяца назад ее сбросила лошадь, и она получила закрытый перелом черепа, который стал причиной кровоизлияния в мозг. Ушиб мозга привел к эпилепсии. Это классический пример посттравматической эпилепсии. Она поступила сюда вчера с направлением от лечащего врача после жалоб на участившиеся приступы. Сегодня утром у нее начался приступ в палате, на внутривенную инъекцию диазепама не последовало никакой реакции. Мы попробовали ввести внутривенно большие дозы фенитоина, и он тоже не подействовал. Был диагностирован status epilepticus, поэтому мы решили перевести ее в палату интенсивной терапии. Сейчас ей вводят тиопентан.
Харви внимательно посмотрел женщине в лицо, затем перевел взгляд на оборудование.
– Если ее оставить без лечения, – продолжал Данс, – в ее мозгу произойдут изменения и мышечная координация нарушится настолько, что она не сможет дышать или останется просто растением, а возможно, умрет. Мы пытаемся привести ее в норму, снижая электрическую активность ее мозга. В течение следующего получаса мы сделаем так, что ее мозговая деятельность полностью прекратится.
Харви наблюдал за потоком жидкости, текущим по прозрачной пластиковой трубке, которая подсоединялась к тыльной стороне руки женщины посредством прикрепленной пластырем пластиковой канюли. Пики ЭЭГ постепенно стали уменьшаться и выравниваться. Лекарство подействовало, сводя приступ на нет. По мере снижения пиков возбуждение Харви росло. Здесь были только он, Данс и эта женщина. В руках Данса, ассистента анестезиолога, жизнь пациентки.
