– Леди Амисия, если вы в самом деле леди, ваши намеки вполне недвусмысленны и крайне мне не нравятся. Я требую, чтобы вы держали подобные мысли при себе.
– Я согласна с вами. Мне тоже не хочется слышать напоминания о моем несчастье.
Лайонин пожала плечами.
Амисия улыбнулась и провела пальцем по шпалере.
–Даже при самом коротком знакомстве я нахожу, что лорд Ранулф… человек крайне романтичный, не считаете? Расскажите, как он ухаживал за вами? Трудно было покорить его, или это дело нескольких дней? Долго ли вы знали друг друга до помолвки?
Лайонин от возмущения потеряла дар речи.
– Думаю, на весь ваш роман ушло несколько дней, – продолжала Амисия, но тут же поспешно прикрыла рот рукой. – Правда, лорд Ранулф не из тех мужчин, кто легко влюбляется: для этого он слишком серьезен. О, простите, вы, кажется, упомянули, что он не признавался вам в любви. Мм… интересно, что приготовили нам на обед? Я немного ослабела и удалюсь к себе. Доброго дня, миледи. Надеюсь, я ничем вас не оскорбила.
После ее ухода ошеломленная Лайонин долго не могла пошевелиться. Наконец она встала и покачала головой. Ей всегда было известно, что француженка – воплощение зла. Стоит ли удивляться, что она это доказала? Но что, если Ранулф в разлуке затоскует и возьмет себе женщину? Так поступают большинство мужчин. Это вполне естественно, и ей стоит смириться с женской долей.
Она вновь принялась за шитье, но так задумалась, что уколола иглой палец и, сразу опомнившись, принялась за работу с новой энергией. Нет! Нет! И нет! Она не позволит другой коснуться ее Ранулфа!
Через четыре дня прибыл первый гонец. Лайонин увидела его из окна-солара и заметила на плаще герб Мальвуазенов.
Лайонин сбежала вниз с такой быстротой, что споткнулась и едва не упала. Она не заметила следовавшую по пятам Амисию.
Парень держал два пергаментных свитка со львами Уорб-руков на печатях. Лайонин почти вырвала их у него и хотела уже сломать печати, но гонец остановил ее:
– Вы леди Лайонин?
– Это я.
– А кто леди Амисия?
– Я.
Лайонин потрясенно наблюдала, как парень берет у нее из рук один свиток и передает бледной женщине.
– Иди… иди на кухню и возьми, что хочешь, – пробормотала она. Радость снова была отравлена этой дрянью. Как мог Ранулф писать Амисии?!
Женщина поспешно вскрыла письмо.
– Он здоров и бодр, – пробормотала она, прижимая к груди письмо, после чего взглянула на Лайонин и осведомилась:
– Вы не спешите прочитать свое послание?
Лайонин, словно не слыша, прошла мимо нее и поднялась в спальню. Первым порывом было сжечь письмо на огне свечи, но она просто не смогла этого сделать.
«Боюсь, осада займет несколько месяцев. Я послал людей в Мальвуазен за плотниками, которым придется изготовить осадные орудия. И несколько раз предлагал этому человеку сдаться. Но он и слушать не желает. Мне ужасно все это надоело. Сейчас я жажду только домашнего уюта.
Брент жив и здоров и постоянно говорит о тебе. Твоя лента всегда со мной.
Твой любящий муж и утомленный рыцарь Ранулф».
Лайонин упала на кровать и разрыдалась. Письмо было таким нежным. Никакого следа его обычной надменности. До чего же он одинок! Она прокляла себя теми немногими ругательствами, которые успела узнать, за то, что на минуту усомнилась в муже.
Наконец ей стало легче настолько, что она улыбнулась, впервые за несколько дней. Она долго писала ответ Ранулфу. Заверила, что и она, и ребенок здоровы, рассказала, что случилось в замке за это время. И только в конце высказала все, что чувствовала:
«Кейт тревожится, что я становлюсь похожей на тебя прежнего, ибо ничто не может вызвать улыбки на моем лице.
Твоя Львица».
К тому времени, когда она отправилась на обед, настроение немного улучшилась. Но тут в соларе опять появилась Амисия.
– Надеюсь, ваше письмо содержало только приятные новости? – спросила она.
– Не слишком. Боюсь, предстоит долгая осада, и Ранулфу придется задержаться.
– О да, после четырех встреч с бароном они ни к чему не пришли и теперь роют подземные ходы, и… впрочем, простите, я уверена, что он уже все изложил вам.
– Но мне не известно так много, как вам. Возможно, человек, написавший вам, более красноречив.
– Да, лорд Ранулф прислал весьма подробное послание.
– Ранулф? О чем вы? – взорвалась Лайонин.
– Как, миледи? Я предполагала, что вы знаете! Вы заверили меня, что мои намеки были вполне недвусмысленны.
– Мой муж шлет вам письма?
– Нельзя же осуждать мужчину, которого влечет к другой женщине!
Лайонин медленно поднялась:
– Думаю, вы должны показать мне письмо.
– Леди Лайонин… понимаю, это, должно быть, первая… неверность вашего мужа, и я не хочу платить неблагодарностью за гостеприимство, показав то, что, несомненно, вас расстроит.
– Я отправлюсь к мужу, и он обличит вашу ложь.
– Ну разумеется, обличит! Не ожидаете же вы, что он будет хвастаться перед вами своими женщинами? По-моему, вы знали, что до женитьбы он не был монахом! Так что же могут изменить обеты, данные перед свидетелями? И, кстати, он выполнил эти обеты: у вас есть все, чего только может пожелать женщина. Пожалуйста, вы должны поесть. Подумайте о ребенке, который растет с каждым часом.
Но еда застревала в горле Лайонин. Она не станет верить этой лгунье! Поедет к Ранулфу, и… что, если он будет все отрицать? Поверит ли ему?
Амисия непрерывно трещала, обсуждая блюда, порицая дерзость слуг Мальвуазена, но Лайонин ничего не слышала, занятая невеселыми мыслями.
Назавтра она надела старую тунику и весь день проработала в саду, яростно выдергивая сорняки.
– А вот и вы, миледи, – раздался за спиной голос Амисии. Лайонин судорожно схватилась за крепкий побег и охнула, увидев, как с пораненной руки стекает кровь. Медленно выпрямившись, она стерла с ладони грязь.
– Понять не могу, как это леди вашего положения занимается черной работой. Никогда не думала, что дама… впрочем, вы ведь дочь барона, верно?
– У меня нет времени выслушивать ваши оскорбления. Если у вас есть что сказать, говорите, только побыстрее.
– Похоже, я никак не могу вам угодить. Я просто гуляю по саду, наслаждаясь видом цветочков и перебирая сладостные воспоминания.
– Миледи Лайонин! – окликнула Кейт. – Вам нельзя быть на солнце. Люси беспокоится, что вы повредите младенцу.
Лайонин молча пошла за ней на кухню, зная, что Амисия туда и носа не сунет.
