Дуглесс взяла в руку томик сочинений Агаты Кристи и углубилась в чтение.
– А мне вы не почитаете? – спросил он.
Наблюдая за тем, как он, листая книги и журналы, обращает внимание только на иллюстрации, Дуглесс решила, что Николас, по-видимому, не умеет читать. И она стала читать ему вслух, а он при этом рассматривал фотографии в «Джентльменз Куотерли».
В семь вечера они откупорили бутылку с вином и поужинали сыром, хлебом и фруктами, и Николас настоял, чтобы она почитала ему еще о расследовании таинственных событий.
Время летело, и ей казалось все более и более естественным, что все дни напролет она проводит в обществе этого вежливого мужчины. Наблюдать за тем, какими искренне удивленными глазами он оглядывает мир вокруг, было для Дуглесс радостью. И с каждым часом ее воспоминания о Роберте делались все более и более тусклыми.
Когда стемнело, они пошли наверх, в свой номер, и только тут Дуглесс поняла, что неудобно все-таки делить с ним комнату, как с близким человеком. Но Николас не дал ей повода чувствовать себя неловко. Обследовав находившуюся у них в номере ванную комнату, Николас потребовал, чтобы она объяснила ему, где же лохань для купаний.
Будучи воспитанной в американском духе, Дуглесс искренне обрадовалась, увидев в ванной душевую установку. Но не успела она выйти из ванной, как Николас принялся крутить краны, и на него из душа хлынула холодная вода. Смеясь, он склонил голову перед Дуглесс, и она вытерла ему волосы полотенцем.
Она показала ему, как пользоваться шампунем, ополаскивателем для волос и как чистить зубы.
– Завтра мне, наверное, придется еще показывать вам, как бриться! – с улыбкой проговорила она, глядя на его рот – весь в пене зубной пасты.
Затем она вымылась под душем вся, включая и голову, надела купленную белую ночную рубашку и нырнула в одну из стоявших рядом кроватей. Они с Николасом немного поспорили, горячо обсуждая тему – следует ли ему мыться каждый день. Сама эта идея сначала привела его, похоже, в полное смятение, но в конце концов он сдался. Отправившись под душ, он мылся там очень долго, и вода, очевидно, была столь горячей, что из-под двери ванной в комнату просачивался пар. Наконец, укутавшись одним полотенцем, он вышел из ванной, вытирая голову другим полотенцем.
Был все-таки один неловкий момент, когда он вдруг пристально поглядел на нее, на ее освеженное лицо, на мокрые, Зачесанные назад волосы, и Дуглесс при этом почувствовала, что сердце у нее, замирая, проваливается куда-то в пятки.
Но тут его внимание отвлекла настольная лампа, и Дуглесс пришлось целых пятнадцать минут показывать ему, как зажигается свет. Николас довел ее чуть ли не до умопомешательства, без конца щелкая выключателем, включая и выключая освещение, и тогда, пытаясь как-то побудить его улечься, она пообещала, что почитает ему еще. Швырнув на пол полотенце, он голый полез в постель, и Дуглесс отвернулась.
– Пижама нужна! – пробормотала она. – Завтра же купим! Она почитала не более пятнадцати минут и, поняв, что он спит, выключила свет и свернулась калачиком под своими одеялами, намереваясь и сама отойти ко сну. Она уже стала дремать, но в тревоге села в постели, когда Николас заметался. В комнате было достаточно светло, чтобы разглядеть, как он сражается с одеялом, ворочается с боку на бок. Потом он застонал, вероятно, мучимый каким-то кошмаром. Дуглесс коснулась его плеча рукой и шепотом позвала: Николас! – но он не откликнулся и продолжал метаться. Тогда она потрясла его за плечо, но он даже не проснулся.
Присев на краешек его кровати, она склонилась над ним:
– Эй, Николас! Да проснитесь же! Вам снится что-то страшное!
В ответ он тотчас же выпростал свои сильные руки и привлек ее к себе.
– Да пустите же меня! – воскликнула она, пытаясь оттолкнуть его, но он не отпускал. Однако метания его стали менее отчаянными, и, прижав ее к себе, он, похоже, успокоился.
С силой, на какую только была способна, Дуглесс оторвала от себя обхватившие ее руки и опять юркнула в собственную постель. Не успела, однако, она накрыться одеялом, как он вновь принялся стонать и метаться. Она снова склонилась над ним:
– Послушайте, Николас, проснитесь же! – громко сказала она, но это не оказало на него ни малейшего воздействия.
Тогда, вздохнув, она откинула одеяло на его постели и нырнула к нему. Он тотчас же обхватил ее – будто испуганный ребенок куклу – и затих. Дуглесс мысленно сказала себе, что она настоящая мученица и что все это делается исключительно ради него, но где-то в дальних глубинах своего "я" она отчетливо понимала, что одинока и напугана так же, как, по-видимому, одинок и напуган Николас. Уткнувшись щекой в его теплое плечо, она наконец уснула. Проснулась она на рассвете, и еще до того, как открыть глаза, улыбнулась, почувствовав рядом с собою большое теплое тело Николаса. Первым желанием ее было повернуться и поцеловать его теплое плечо.
Но, открыв глаза, Дуглесс поспешно перебралась к себе в постель. Она лежала там в одиночестве и глядела на него, – а он спал так спокойно, и его черные кудри разметались по белой подушке! Действительно ли он ее Рыцарь в Сверкающих Доспехах? Вернется ли к нему память и сможет ли он вспомнить, что где-то в Англии у него есть дом? А что, если ей придется выбирать между ним и Робертом?
Ощущая себя чуточку ведьмой, она на цыпочках выскользнула из постели, тихонько извлекла из пакета новый магнитофон и кассету с записью «Роллинг Стоунз». Примостив магнитофон у самой головы Николаса, она вставила в него кассету и нажала клавишу «Звук».
При звуках шлягера «Невозможно удовлетвориться» Николас так и взвился на кровати. Потешаясь над выражением его лица, Дуглесс поспешила выключить магнитофон, чтобы не разбудить остальных постояльцев гостиницы.
Совершенно потрясенный, с вытаращенными от изумления глазами, Николас спросил:
– Что это за какофония?
– Музыка! – смеясь ответила Дуглесс, но видя, что он все еще в шоке, добавила:
– Я просто пошутила – пора вставать!
Николас пристально поглядел на нее, но не сказал ни слова, и улыбка сбежала с лица Дуглесс: она догадалась, что мужчинам из эпохи королевы Елизаветы, скорее всего, не по душе подобный «бытовой юмор»! Впрочем, она тут же поправила себя: разумеется, это относится к мужчинам – ее современникам, вообразившим себя представителями елизаветинской эпохи!
Двадцатью минутами позже Дуглесс, отплевываясь, выскочила из ванной:
– Зачем вы выдавили шампунь на мою зубную щетку?! – возмущенно вскричала она.
– Я?! Да что вы, сударыня?! – отозвался Николас с невинным видом.
– Ну да! Вы, вы! – И Дуглесс запустила в него подушкой. – Вот вам за это!
– А может, еще послушаем на рассвете эту вашу «музыку»? – спросил он, перехватывая подушку и швыряя ее в Дуглесс.
– Ладно, ладно! – засмеялась она. – Понимаю, что заслужила наказание! Ну, как вы? Готовы к завтраку?
