Она подняла голову. Ну, конечно же! Именно так! Когда он узнал про Роберта Сидни, то сидел в тюрьме – или в каком-то их, средневековом, подобии темницы – и мало что был способен сделать для того, чтобы спасти себя от гибели! А теперь он – еще во времени, когда ему на четыре года меньше! Стало быть, еще есть в запасе срок, и достаточный, чтобы предотвратить то, что потом послужит причиной его казни!
Чувствуя себя значительно ободренной, Дуглесс вскочила на ноги. Ей следует немедленно отправиться на поиски его и найти прежде, чем он выкинет какую-нибудь очередную глупость – вроде того, что снова шагнет под автобус! И, подобрав с земли тяжелую дорожную сумку, она повесила ее на плечо и побрела в том направлении, куда ускакал Николас.
Дорога была худшей из всех, какие ей когда-либо доводи лось видеть: узкая, колеи глубокие, повсюду под ногами камни и какие-то корни! У них, в деревенской Америке, таких скверных дорог просто не найти, да и здесь, в Англии, она еще не видела ничего подобного!
Услыхав грохот какого-то транспортного средства, донесшийся из-за поворота дороги, Дуглесс отступила в сторону, к обочине. Навстречу ей выехала повозка на двух больших колесах, в которую был впряжен понурый с виду осел. Рядом с повозкой шагал мужчина в коротком одеянии, сшитом как будто из мешковины. Его голые ноги от колен и ниже были покрыты глубокими язвами. Дуглесс глядела на него, разинув от удивления рот, а мужчина повернулся в ее сторону и тоже с изумлением уставился на нее. Физиономия его казалась выкроенной из цельного куска кожи, а когда он приоткрывал рот, были видны его гнилые зубы. Он оглядел ее с головы до пят, уделив при этом особое внимание ногам в колготках, потом ухмыльнулся и опять плотоядно покосился на нее, демонстрируя свои отвратительные зубы.
Дуглесс поспешно отвернулась от него и быстро зашагала по дороге дальше. Дорога же становилась все хуже и хуже, колеи сделались еще глубже, и повсюду было полно навоза.
– Неужто у них, в Англии, теперь используют навоз для выравнивания дорожного полотна? – бормоча самой себе под нос, задумчиво спросила Дуглесс.
Дойдя до вершины небольшого холма, она остановилась и посмотрела вниз. Впереди виднелись три небольших домика, скорее маленькие хижины, с крытыми соломой крышами, а перед ними были ничем не засаженные участки земли, на которых копошились вперемешку дети, куры и утки. Какая-то женщина в длинной юбке вышла из одной хижины и прямо у порога выплеснула на землю что-то из круглого сосуда.
Решив спросить у женщины дорогу, Дуглесс стала спускаться с холма. Но по мере приближения к деревушке шаг ее становился все более медленным: она чувствовала, что от этого места исходит отвратительный запах. Вонь шла абсолютно от всего: от животных, людей, от гниющих где-то пищевых отходов, от куч навоза! Зажав ладонью нос, Дуглесс старалась дышать только ртом. Право же! – посочувствовала она, – английским властям все-таки следовало бы что-то предпринять – не могут же люди существовать в таких условиях!
Пытаясь, насколько это было возможно, не слишком пачкать туфли, что, впрочем, не очень-то ей удавалось, Дуглесс приблизилась к первой хижине. Ребенок годиков трех, одетый в грязнющую рубашонку, стоял и таращился на нее. Вид у несчастного был такой, будто его не мыли, по крайней мере, год, и штанишек на нем тоже никаких не было. Дуглесс мысленно дала самой себе слово, что, как только уладит все дела с Николасом, обязательно напишет жалобу по поводу санитарного состояния деревушки – это же просто-напросто опасно для здоровья!
– Извините, пожалуйста, – произнесла она, заглядывая в темные недра хижины. Внутри, похоже, запах был не многим лучше, чем снаружи! – Эй! – позвала она. – Эй, есть тут кто-нибудь?
Ответа не последовало, но Дуглесс чувствовала, что за ней наблюдают. Повернувшись, она увидела за спиной трех женщин и возле них пару ребятишек. Женщины были ничуть не чище, чем ребенок, которого она только что видела, а на их длинных платьях красовались разводы от пролитой пищи и бог знает от чего еще!
Пытаясь улыбнуться, Дуглесс сказала:
– Прошу прощения, но я разыскиваю Эшбертонскую церковь и, кажется, сбилась с дороги.
Женщины ничего не ответили, но одна из них подошла к Дуглесс поближе. Продолжать улыбаться было трудно, ибо от женщины исходил кошмарный запах давно немытого тела.
– Вы дорогу в Эшбертон знаете? – переспросила Дуглесс. Женщина между тем обошла вокруг нее, пристально оглядывая ее всю, в особенности одежду, волосы и лицо.
– Компания каких-то «чайников»! – пробормотала Дуглесс. Ну, конечно, если жить в такой грязище, как живут они, ясное дело, мозги будут работать не слишком-то хорошо! Отойдя подальше от женщины, испускавшей зловоние, она рывком расстегнула молнию на своей дорожной сумке. Женщина при этом звуке так и подпрыгнула! Достав из сумки карту Южной Англии, Дуглесс принялась вглядываться в нее, но толку от этого было, конечно, мало, поскольку она и понятия не имела, где находится, а соответственно, не могла определить и направление, которого ей следует держаться.
Она сложила карту, когда поняла, что одна из женщин буквально лезет головой в сумку.
– Прошу прощения, но это – мое! – резко проговорила Дуглесс. Голову женщины покрывал платок, обильно умащенный грязью и жиром.
Женщина отшатнулась, но все-таки успела выхватить из сумки очки от солнца. Затем она отбежала к остальным женщинам, и вся троица принялась их внимательно рассматривать.
– Ну, уж это слишком! – вскричала Дуглесс, шагнув к женщинам. При этом нога ее ступила во что-то осклизлое, но она не решилась посмотреть, во что именно. – Могу ли я получить свою вещь обратно? – осведомилась она.
Женщины глядели на нее с каменными лицами. У той, что прятала за спиной очки, на шее были глубокие, местами переходившие в язвы, царапины.
Уперев руки в бока, Дуглесс громко сказала:
– Так я смею надеяться, что вы вернете мне мою собственность?!
– Прочь поди! Убирайся прочь, ты! – вскричала тут одна из женщин, и Дуглесс сейчас же заметила, что во рту у нее недостает трех верхних резцов, а два нижних – гнилые!
Только теперь она, кажется, начала-таки понимать, что с ней происходит. Она внимательнее поглядела на хижину перед собой, на поленницы дров, на связки лука, свисающие из под крыш, на всю эту грязь, на повозки и на людей, которые, вероятно, никогда и не слыхивали о существовании зубных врачей!
– А кто ваша королева? – шепотом спросила Дуглесс.
– Елизавета, – ответила одна из женщин с каким-то странным выговором.
– Верно! – прошептала Дуглесс. – А как зовут мать королевы?
– Ее зовут Анна Болейн, ведьма! – крикнула та. Женщины стали окружать ее, но Дуглесс была слишком потрясена, чтобы заметить это. Вот и Николас сказал, что «сегодня поутру был год тысяча пятьсот шестидесятый», а затем умчался прочь на лошади со странным седлом! Он явно не испытывал растерянности или неуверенности по поводу того, куда скакать! То есть вел себя совсем не так, как в первый раз, когда оказался в двадцатом столетии, – напротив, он действовал так, как если бы был у себя дома!
