Покинув сад, они с Гонорией отправились к вечерне в небольшую, но красивую часовню на первом этаже дома. Священник в богато расшитых ризах вел всю службу на латыни, и они, внимая ему, большую часть вечерни простояли на коленях. Дуглесс ни зрительно, ни в слуховом плане не могла в полной мере сосредоточиться на службе, ибо все время разглядывала необычные для нее роскошные одеяния собравшихся здесь мужчин и женщин: их шелка, бархат, парчу, меха, их драгоценности!
В часовне она впервые увидела Кристофера. Он был очень похож на Николаса, хотя и не столь молод и красив. От Кристофера исходило ощущение какой-то спокойной силы, и именно оно побудило Дуглесс вглядеться в него. Он тоже поглядел через толпу на нее, и его взор выразил столь явный интерес, что она, покраснев, отвернулась, не заметив, что Николас пристально следит за ними обоими и хмурится.
После вечерней службы состоялся ужин в зале для приема гостей. Дуглесс была на ужине вместе с леди Маргарет, Гонорией и еще четырьмя женщинами. Подавали овощной суп на говяжьем бульоне, горькое и противное на вкус пиво и жареную крольчатину. Мужчина, которого Гонория назвала дворецким, счищал подгоревшую корку с буханок хлеба, затем разносил ломти, предлагая их гостям. Теперь-то Дуглесс поняла, что это были за дырочки на хлебе, который ей давали днем.
Приглашенные на ужин женщины, как узнала Дуглесс, все были дамами дворянского происхождения, приближенными леди Маргарет. Как еще уразумела Дуглесс, все слуги в доме распределялись по соответствующим рангам, и сами могли иметь слуг, которым, в свою очередь, тоже кто-то прислуживал. К ее удивлению, рабочие часы слуг были также строго расписаны. Все имевшиеся до этого вечера познания Дуглесс в отношении слуг были почерпнуты ею из книг об устройстве дворянских усадеб в викторианскую эпоху, и там сообщалось, что слуги трудились в поте лица с раннего утра до поздней ночи. Однако из рассказов Гонории Дуглесс уяснила, что при таком обилии слуг, которое было в доме Стэффордов, ни одному из них никогда не приходилось работать более шести часов в день.
За ужином Дуглесс представили прочим дамам, и все они с любопытством принялись расспрашивать о ее родине, Ланконии, и о ее правителе-короле, дяде Дуглесс. Буквально сгорая от стыда из-за необходимости прибегать ко лжи, Дуглесс сначала бормотала что-то невнятное в ответ, а затем стала расспрашивать женщин об их одеяниях. Информация, которую она тотчас же получила касательно испанской моды в одежде, а также по поводу французской, английской и итальянской мод, была совершенно потрясающей. Дуглесс в полной мере прониклась всеми этими проблемами и поймала себя на том, что уже размышляет, каким образом сшить себе платье в итальянском стиле: в нем взамен фижм предполагалось некое новое устройство, именуемое «задним выступом».
После ужина слуги вынесли столы, и леди Маргарет изъявила желание послушать, как Дуглесс поет. Последовавший за этим остаток вечера прошел в необыкновенном оживлении и был наполнен шутками и смехом. Поскольку телевидения еще не существовало и никто из присутствующих, таким образом, не имел представления об исполнителях-профессионалах, собравшиеся не очень робели, когда нужно было спеть или станцевать. Раньше Дуглесс и не пыталась петь, потому что знала наверняка, что в сравнении с настоящими певицами, выступающими по радио или записывающимися на пластинки, голос ее будет звучать ужасно, однако в этот вечер она пела и даже, неожиданно для себя, обнаружила, что поет соло!
Кристофер тоже присоединился к ним, и Гонория обучила его мелодии шлягера «Назови ветер Марией», которую он затем исполнил на лютне. Оказалось, что все присутствующие умели играть на каких-нибудь инструментах, и вскоре сама леди Маргарет и пятеро ее приближенных дам принялись наигрывать соответствующие мелодии на своих странно выглядевших и странно звучавших инструментах. Среди них было что-то вроде гитары, но по форме напоминающее скрипку, имелась и скрипка, всего с тремя струнами; еще были: некий уменьшенный вариант пианино, огромная лютня, несколько флейт и пара рожков.
Дуглесс обнаружила, что ее неудержимо тянет к Киту: он так напоминал ей Николаса, того Николаса, которого она знала в двадцатом столетии, а не в шестнадцатом, где он только и делал, что кидался от одной женщины к другой! Она спела «Доставьте меня вовремя в церковь!», и Кит мгновенно подхватил мелодию. Не прошло и нескольких минут, как все собравшиеся принялись распевать эту веселую песенку!
Во время пения она вдруг заметила, что в дверях стоит и сердито смотрит на собравшихся Николас. Леди Маргарет жестом пригласила его войти и присоединиться к ним, но он отказался.
Было всего лишь около девяти вечера, когда леди Маргарет сказала, что пора расходиться. Прощаясь, Кит поцеловал Дуглесс руку, и она улыбнулась ему, а затем проследовала за Гонорией в спальню.
Пришла горничная Гонории, чтобы помочь обеим женщинам раздеться. Дуглесс с облегчением вздохнула несколько раз, а потом, в той же длинной полотняной нижней рубашке, которую надевала под платье, и в шапочке для волос, улеглась в постель. Простыни были льняными и «кусались», да еще и не слишком-то чистыми, но перина из гусиного пуха оказалась необыкновенно мягкой. Не успев натянуть на себя одеяло, Дуглесс мгновенно уснула.
Она не знала, как долго проспала, когда внезапно проснулась, почувствовав, будто кто-то зовет ее. Подняв голову с подушки, она прислушалась, но было тихо, и она улеглась снова. Однако ощущение того, будто кому-то очень нужно видеть ее, не проходило. Спальня была погружена в молчание, но она не могла избавиться от чувства, что очень нужна кому-то.
Николасу, конечно! – подумала она и вскочила, будто ее током ударило.
Оглядываясь на спящую Гонорию, Дуглесс тихонько выскользнула из постели. На спинке в ногах кровати висело что-то вроде халата из тяжелой парчи, и она надела его на себя, а затем сунула ноги в мягкие просторные туфли. Да, про корсеты эпохи Елизаветы можно, конечно, сказать, что они убийственны, зато туфли здесь просто божественны!
Тихонько выйдя из спальни, она постояла за притворенной дверью, настороженно прислушиваясь. Ниоткуда не доносилось ни звука. Появись кто-то, она сразу услышала бы шаги благодаря насыпанной на пол соломе.
Зов, как ей казалось, исходил откуда-то справа, и она двинулась в том направлении. Подойдя к одной из закрытых дверей, она положила на ее створку ладонь, но ничего не почувствовала, то же повторилось и у второй двери. Только возле третьей она ощутила идущий из-за нее зов.
Приоткрыв дверь, она ничуть не удивилась, увидев в кресле Николаса, одетого в просторную, распахнутую до самой талии полотняную рубаху, плотные чулки и мешковатые штаны, которые, как она теперь узнала, назывались слопсы. В камине пылал огонь, а в руке Николас сжимал высокий серебряный кубок. Вид у него был такой, будто он долгое время уже сидит так и пьет.
– Ну, что тебе от меня нужно? – спросила Дуглесс. Она порядком-таки побаивалась такого Николаса: он ничуть не походил на мужчину, некогда явившегося к ней.
Он даже не взглянул в ее сторону, просто сидел и смотрел на огонь.
