Я пару вечеров потратила на то, чтобы переписать названия, авторов и выходные данные некоторых источников, которые до сих пор стояли в книжном шкафу в папиной спальне, сделала несколько копий ее портрета и написала великолепнейшую главу, основываясь на том, что слышала от отца.
Вместо того чтобы показать главу профессору Хартшорну, который раскритиковал бы ее в пух и прах и разорвал в клочья, я написала на своем шедевре его имя и отправила почтой президенту университета, приложив записку, гласившую, что он (профессор Хартшорн) хочет показать ему (президенту), над чем сейчас работает.
Того, что случилось дальше, я, честно говоря, не ожидала. Я слышала, что профессор Хартшорн — первоклассный преподаватель истории, и именно поэтому ему позволили остаться в университете. Но как бы он ни был хорош в преподавании, он упорно не публиковался, и прошел слух, что его наконец-то уволят.
Получив мое послание, президент едва не лопнул от радости. Он примчался в кабинет профессора Хартшорна, потрясая рукописью главы, и завопил:
- Это блестяще, профессор! Грандиозно! Вы должны прочесть это на следующем собрании преподавателей. А кто-то еще говорил, что вы на самом деле ничего не пишете!
Я в этот момент работала в подсобке, но должна сказать, что профессор Хартшорн быстро включился в игру.
— Мисс Максвелл, — позвал он, — мой экземпляр той самой главы моей книги, которую написал я, куда-то подевался, никак не могу найти.
Если президент и услышал нечто странное в том, как профессор построил предложение, он ничем этого не выдал. Я невозмутимо положила на стол профессора главу в двадцать пять страниц и, ни на кого не глядя, вернулась в подсобку.
Через несколько минут профессор Хартшорн вновь вызвал меня в кабинет.
— Напомните, мисс Максвелл, в какой срок я должен закончить книгу? Что там сказал мой издатель?
— За три года, — ответила я.
Мне нужна была работа, а три года — это самый долгий срок, какой я проводила на одном месте. Конечно, этот разговор происходил до того, как я познакомилась с Керком и решила прожить здесь до конца дней своих.
— А это не слишком долго? — Президент удивленно взглянул на Хартшорна. Он полностью игнорировал тот факт, что я, простая студентка, нахожусь там же.
— Малоизученный предмет. — Профессор нахмурился. — Исследования затруднены. А теперь ступай, Гарри, я должен вернуться к работе.
Президент ушел, улыбаясь: видимо, радовался, что не придется увольнять такое светило, как профессор Хартшорн. Я думала, что последует взрыв. Взрыва не последовало. Не глядя на меня, профессор отдал мне статью обратно.
— По главе каждые три месяца, — сказал он. — И побольше пишите о бюсте Генриетты Лейн.
— Да, сэр, — ответила я и вернулась к себе в подсобку.
В последующие два года я каждые три месяца просматривала отцовские книги и писала по двадцать пять страниц о золотистых волосах, фиалковых глазах и роскошной фигуре Генриетты Лейн.
К концу второго года я решила пошутить и подговорила маму Дженнифер мне помочь: я хотела представить профессору костюм эпохи Генриетты Лейн, сшитый по ее меркам (и не спрашивайте, откуда мой отец узнал объем ее груди, талии и бедер — фанатик всегда найдет способ) из сиреневого шелка с розовым кантом. Я купила на распродаже домашнего барахла портновский манекен, и с помощью ватной подкладки — понадобилось ну о-очень много ваты — мы с мамой Дженнифер сумели воссоздать знаменитую грудь Генриетты Лейн.
Как-то в понедельник, часов в шесть утра, мы с Дженнифер и Хизер пронесли манекен в кабинет профессора Хартшорна. Когда профессор явится на работу, мисс Лейн будет его ждать.
Однако он никак не прокомментировал присутствие безголовой особы, которая, между прочим, заняла целый угол в его тесном кабинете. Неделя подходила к концу, а он так ни словом и не обмолвился по этому поводу. Я испытывала разочарование — вплоть до утра субботы, когда приехала в банк за зарплатой. Кассирша, моя приятельница, сказала:
— О, ну поздравляю!
— С чем это?
— С прибавкой к зарплате. Только документы заполнены с ошибкой. Но я все улажу, ты, главное, поставь свои инициалы...
И вот тогда-то я узнала, что старый прохвост повысил мне зарплату на двадцать пять процентов. За великолепную грудь Генриетты Лейн.
А теперь до моей свадьбы осталось всего-то три недели. Я уйду с работы и по первости буду только читать, фотографировать и обедать с девчонками. Я с четырнадцати лет зарабатывала деньги, поэтому сейчас, в двадцать шесть, с нетерпением ждала возможности передохнуть.
Но все это было до того, как я пошла на вечеринку к родителям Дженнифер и встретила там Форда Ньюкомба. I
Керк задержался больше чем на минутку. По правде говоря, больше чем на тридцать минут. Он увлекся разговором со старшим сыном Хендли, который ворочал всеми инвестициями, пока папаша играл в гольф. Конечно, весь город знал, что финансами заправляет миссис Хендли, но сыновья исправно играли предписанные роли.
Я стояла одна, потягивала ром с колой и размышляла о новой жизни, которая у меня вот-вот начнется. Я ждала перемен с нетерпением. По правде сказать, работа у профессора Хартшорна мне наскучила. Она оказалась не такой творческой, как я надеялась, да и перспектив роста никаких... Керку я еще не говорила, но вообще-то я рассчитывала рано или поздно открыть свое маленькое дело. Я мечтала о портретной студии, где я фотографировала бы людей при естественном освещении. Возможно, когда-нибудь мне удалось бы вставить эти фотографии в книгу. Все, что мне было нужно, — это немного свободного времени, мои сбережения и то, что оставил мне отец. Я хотела открыть именно домашнюю студию, чтобы, когда появятся дети...
— Он про тебя расспрашивает, — прошептала мне на ухо Хизер.
Я бросила взгляд на Керка, но он до сих пор о чем-то увлеченно болтал со старшим сыном Хендли.
— Да не он. Он! — Она кивнула на Форда Ньюкомба, который стоял у окна с бокалом в руке и слушал мисс Доннелли.
Мне тут же стало его жалко. Мисс Доннелли выпускала бюллетень местной методистской церкви и потому на каждом углу твердила, что она «публикующийся писатель». Наверняка считает себя ровней Форду Ньюкомбу.
— Ну, иди! — Хизер толкнула меня в поясницу.
Я не двинулась с места. Может, я и маленькая, но мускулистая.
— Хизер, — хладнокровно сказала я, —ты сошла с ума. Этот человек не «расспрашивает» про меня.
— Нет, расспрашивает! Он задал матери Дженнифер полсотни вопросов про тебя: кто ты, откуда, где работаешь — все. Думаю, он на тебя запал.
— Лучше не говори этого Керку, иначе будет дуэль.
Хизер не засмеялась.
— Посмотри на это с другой стороны, — сказала она. — Как только он узнает тебя поближе, он откажется от своих притязаний.
