— Господи, прости меня… — прошептала Ева, закрыв глаза, и решительно подалась вперед.
Руки напряглись, словно две слабые нити, все еще связывающие ее с жизнью. Пальцы покраснели от напряжения. Еще мгновение, и Ева бы уже летела вниз навстречу собственной смерти, но… Голос противной старухи, явившейся ниоткуда, словно по волшебству, ошарашил и остановил Еву в последнюю секунду.
— Вот молодец! — проскрежетала та старческим голосом. — Решила с жизнью распрощаться и молится напоследок! Вот молодец! Вот разумница, прости меня Господи! Ну, дура-дурой! Откуда такие берутся?! Это же в цирке надо показывать! А еще меня лечиться посылала, безумица… Совсем совести нет! Совсем!
Ева открыла глаза и теперь уже не с удивлением, а с каким-то животным ужасом уставилась на старуху, которую впервые повстречала несколько минут назад на набережной. Она стояла совсем рядом, облокотившись на перила моста, и, свесившись корпусом вниз, безразлично наблюдала за потоком воды. Но откуда она взялась? Она же куда-то свернула! Как она может быть здесь?! Перелезая через ограду, Ева видела, что на мосту никого нет!
— Ты не обо мне, ты о себе думай! — прервала ее размышления старуха.
— Кто вы?.. — прошептала Ева. — Что вам от меня надо?.. Вы меня знаете?..
— Надо, не надо. Знаете, не знаете, — передразнила ее старуха. — Какая разница, дитятко?! Какая тебе разница? Я о тебе говорю, а ты все не можешь услышать. Совсем зарапортовалась, милая.
— Обо мне?.. — в ужасе повторила Ева, словно только что расслышала эти слова.
— А о ком еще? Много тут людей, что ли? Нет. Всех разогнали к твоему приезду, — морщинистое лицо исказилось в ироничной усмешке. — Барыня топиться надумала, и всех разогнали. Ты вопрос-то мой услышала, родимая?
— Вопрос? — непонимающе прошептала Ева и инстинктивно прижалась к перилам.
— Ага, он самый — вопрос! — противно хихикнула старуха. — Говорю: о чем думаешь, когда молишься перед самоубийством? Не глупо ли?..
— Я не молилась…
— «Господи, прости меня…» — это у нее не молитва называется! — расхохоталась старуха. — Молитва. Она и есть.
Ева вдруг поняла, что последние ее слова были обращены к Богу. Последний, кому она сказала свое слово, был Бог. И если бы не старуха, которая остановила Еву перед самым прыжком, Он был бы тем единственным, с кем Ева попрощалась перед смертью! Она была потрясена. Ева никогда бы не подумала, что так будет, что так вообще может быть.
Ее отношения с Богом всегда, если так можно выразиться, были «натянутыми». Она не могла поверить во все то, что о Нем рассказывают. Любимая фраза Евы, вычитанная ею в какой-то страшно умной книге по космологии, звучала следующим образом: «Я не понимаю, почему мы должны столько думать о Боге, если Он так мало думает о нас».
И, действительно, Бог допускает столько жестокости и несправедливости, что поверить в Его любовь к людям — невозможно. Он не добрый, более того — бесчувственный. Бог забрал у Евы родителей, когда она была еще совсем ребенком. Он наделил Еву умом, талантом, красотой, но не сделал счастливой. Словно игрался с ней — дал все, чтобы не дать ничего.
Но сейчас, в последнюю минуту своей жизни, она подумала о Нем — о Боге. Она просила у Него прощения, словно слабое, непослушное, непоседливое дитя, которое не смогло сделать то, что от него требовалось. Что же получается, она действительно признает в Нем своего отца? И ее бунт против Бога был просто подростковым максимализмом, юношеским протестом, страстью «растущего организма» к низвержению всяких кумиров и авторитетов?.. Ева была ошарашена.
— Ты что угодно можешь о Нем думать, — протяжно сказала старуха, словно знала каждую мысль, что звучала сейчас в голове Евы, — но если ты о Нем думаешь, ты в Него веришь. Как можно говорить с тем, в кого не веришь?..
Старуха усмехнулась, но ее лицо, вдруг, стало мягче и добрее.
— Я верю?.. — растерянно прошептала Ева.
— Конечно, а как еще? — уверенно сказала старуха. — И теперь подумай: вот как можно верить в Бога и при этом так со своей жизнью играться? Не дурная ли? Разве ты знаешь, какой у Бога план на тебя? А если не знаешь, то куда спешишь, куда лезешь, почему торопишься? Вода не утечет…
Старуха повторила фразу, которую сказала Еве еще на набережной. Но до Евы только сейчас дошел ее смысл.
— Вода не утечет… — повторила она беззвучным эхом.
— Вот-вот, — старуха согласно кивнула головой, — я и говорю. Если у Него на тебя такой план, то никуда ты от воды не уйдешь. А если у Него нет такого плана на тебя, зачем в нее лезешь? Страх потеряла?
Ева поежилась и еще плотнее прижалась к ограде.
— Но если Он любит… — прошептала Ева.
— Почему он допускает страдание?
— Хороший вопрос. Дурной, но хороший,
— оживилась старуха. — Бог тебя любит. Как иначе, если ты Его доча? И зла Он тебе не желает. И ничего плохого быть с тобой не может.
— Ничего плохого? — Ева почувствовала, как ее глаза снова наливаются слезами. — Но мне плохо… Мне очень плохо, правда… Очень… Боль внутри…
Будто какой-то червь с новой силой ел ее душу. Ева почувствовала как слабеют ее ноги, как ее тянет вниз. Словно какая-то неведомая сила…
— Я же не говорю, что тебе не больно, — пожала плечами старуха. — Конечно, больно. Но если это не Бог сделал, то кто тогда?
Старуха уставилась на Еву своим тяжелым, пронзающим взглядом.
— Кто?.. — не поняла Ева.
— Сама делов наделала, сама запуталась, а Бог у нее виноват! Вот что за молодежь нынче пошла?! Что за молодежь?! — старуха стала раскачиваться из стороны в сторону и недовольно махать свободной рукой. — Ладно, заболталась я тут с тобой. Пойду. Пора мне. Пока, милая. Пока!
— Постойте! — крикнула ей Ева и стала быстро перебираться через ограду.
Ее ноги оцепенели от напряжения, словно налитые свинцом. Ева пыталась их поднять, переставить, но они ее почти не слушались. С огромным трудом, подтягиваясь на руках и еле держа равновесие, Еве удалось, наконец, перелезть через ограду моста. Она посмотрела вокруг — в одну сторону, в другую. Никого. Старуха снова словно растаяла в воздухе. Ева вздрогнула…
«Сама делов наделала, сама запуталась, а Бог у нее виноват!» — прозвучало в ее голове.
Виновата? Сама Ева виновата? У Бога есть план для Евы, но Ему нет нужды, чтобы Ева страдала. И если она страдает, то винить в этом Бога — нелепо, глупо… несправедливо. «Сама делов наделала»… Каких «делов»? Что Ева сделала не так?..
Ева пошатнулась, инстинктивно схватилась за ограду моста. «Мужики ее побросали, а она — топиться давай! — вихрем пронеслось в голове Евы. — Конечно — ума палата! Где те мужики, а где — жисть! Мозгами-то раскинь!» Мозгами-то раскинь… Где мужики, а где жисть…
Прямо перед ней, у самого основания моста, стояла маленькая, по-немецки аккуратная, почти готическая… красная кирпичная церковь. Церковь Усекновения главы Иоанна Крестителя.
