— Нет, — отвечала Дюран, хотя была в состоянии
сделать это: она обладала всеми секретами, необходимыми для этого, но она
испугалась.
— Очень хорошо, — сказали инквизиторы, открыли
перед ней дверь и отпустили ее.
Еще больше испугал Дюран тот факт, что они даже не
предупредили ее о том, чтобы она держала язык за зубами.
— Мы пропали, — сказала она, вернувшись домой, и
рассказала обо всем, и первой моей мыслью было отправить ее назад к
инквизиторам.
— Это ничего не изменит, — ответила она. —
Если бы даже я выполнила их задание, они все равно расправились бы со мной.
Нет, единственное для меня спасение — уехать из этого города как можно скорее,
ибо если они узнают или заподозрят, что мы виделись с тобой, у тебя также будут
неприятности.
Бедняжка наскоро собрала вещи и поцеловала меня.
— Прощай, Жюльетта, прощай, любовь моя. Скорее всего,
мы больше не увидимся.
Не прошло и двух часов после ухода моей подруги, как на
пороге появились полицейские с предписанием об аресте. Меня препроводили во
Дворец Правосудия и поместили в дальнюю изолированную комнату на последнем
этаже. Комната была разделена на две части черной ширмой. Через минуту вошли
два инквизитора, и полицейские удалились.
— Встань, — сказал мне один из них, — и
отвечай честно и прямо. Ты знаешь женщину по имени Дюран?
— Да.
— Ты вместе с ней совершала преступления?
— Нет.
— Ты когда-нибудь слышала, что она плохо отзывалась о
правительстве Венеции?
— Никогда.
Потом заговорил второй, и голос его был зловещим:
— Ты хочешь обмануть нас, Жюльетта, или говоришь
меньше, чем знаешь, но в любом случае ты виновна. — Он сделал короткую
паузу и отодвинул черную занавеску. За ней я увидела подвешенное к потолку
изуродованное тело женщины и в ужасе отвела глаза. — Это твоя сообщница;
вот так Республика наказывает жуликов и отравителей. Если в течение двадцати
четырех часов ты не покинешь нашу территорию, завтра с тобой будет то же самое.
У меня закружилась голова, и я потеряла сознание. Когда я
очнулась, рядом со мной была незнакомая женщина, полицейские также были в
комнате, и они вытащили меня в коридор.
— Теперь отправляйтесь домой, — предупредил меня
начальник сбиров, — и сделайте то, что вам ведено. Не пытайтесь помешать
судебному приставу, который конфискует ваши деньги, помещенные в венецианские
банки, всю мебель и драгоценности. Остальное можете забрать с собой; если до
рассвета вы не покинете город, вас ждет смерть.
— Я все исполню, господин; я сделаю все, что вы
говорите; у меня нет желания дольше оставаться в городе, где наказывают честных
людей, отказавшихся творить зло.
— Тихо, мадам, тихо; благодарите судьбу, что никто
больше не слышит этих слов, иначе вы не ушли бы отсюда живой.
— Благодарю вас, добрый человек, — сказала я
тюремщику, опуская в его ладонь сто цехинов. — Я воспользуюсь вашим
советом и завтра буду далеко от этих негостеприимных болотистых мест.
Сборы мои длились лишь несколько минут. Лила и Розальба
высказали желание остаться в Венеции, где они прилично зарабатывали; я
простилась с ними, взяв с собой только одну женщину, которая была со мной с
первого дня моего брака и о которой до сих пор я вам не рассказывала, потому
что она не играла никакой роли в моих приключениях. Получив разрешение оставить
себе бумажник и все наличные деньги, я отправилась в путь, имея около восьмисот
тысяч франков, все остальное присвоила себе Республика; но у меня оставались
еще вклады в римских банках, с которых я получала доход пять миллионов в год, и
это меня утешало. В ту же ночь я доехала до Падуи, еще через неделю была в
Лионе, где сделала привал на несколько дней. В продолжение этого путешествия на
север я обходилась без плотских утех, и вынужденный пост разжег во мне
неодолимое желание сношаться; чтобы его удовлетворить, я, не раздумывая,
отправилась прямиком в дом известной сводни, где провела два дня подряд и
получила все необходимое.
Рассудив, что возвращение в Париж ничем не грозит мне,
поскольку министра, от которого я сбежала, уже не было в живых, — я решила
ехать туда, как только получила от Нуарсея ответ на мое письмо, известившее его
о моем предстоящем приезде. Обрадованный возможностью вновь увидеть меня, этот
надежный и верный друг заверил, что он будет ждать свою Жюльетту с нетерпением
и что очень гордится успехами своей выдающейся воспитанницы. Другое письмо я
отправила аббату Шаберу с просьбой привезти в Париж мою дочь и назвала
гостиницу, в которой намеревалась остановиться.. Туда мы, все трое, приехали
почти одновременно. Марианне шел седьмой год. Не было на свете прелестней
ребенка, чем она, но Природа безмолвствовала в моей душе, распутство заглушило
ее голос. Так бывает всегда: сжав человеческое сердце мертвой хваткой, оно не
оставляет в нем места другим чувствам, а если, несмотря ни на что, туда
проникает что-нибудь доброе, оно скоро превращается в свою противоположность. Я
должна признаться, что обнимая Марианну, я не испытала абсолютно никакого
волнения, кроме позыва похоти.
— Это прекрасный объект для воспитания, — шепнула
я Шаберу. — Как мне хочется предостеречь это создание от ошибок, которые
вынудили меня бежать из Парижа, от тех, которые привели Дюран к гибели. Я внушу
ей необходимость быть стойкой в пороке, и она никогда не сойдет с этога пути, а
если когда-нибудь в ее сердце закрадется добродетель, пусть она найдет в
девочке злодейство, настолько глубоко укоренившееся, что не посмеет атаковать
его.
Шабер, которому было поручено заниматься воспитанием
Марианны, продемонстрировал мне ее таланты: она играла на клавесине, прекрасно
танцевала, премило рисовала, говорила по-итальянски и так далее.
— А как насчет животных инстинктов? — спросила я
аббата.
— По-моему, с этим у нее все в порядке, — ответил
Шабер, — и если мы не углядим за ней, эта обезьянка начнет мастурбировать.
— Ну и хорошо, я помогу ей, — сказала я, — я
буду безмерно рада увидеть в ней первые проявления половой зрелости.
— Погоди немного, — посоветовал мне аббат, —
иначе это плохо отразится на ее здоровье.
Однако это соображение не оказало на меня никакого действия.
Аббат, наезжавший в Париж несколько раз в мое отсутствие, рассказал мне о
последних событиях и взялся перевести мои деньги из римских банков. Вскоре я
приобрела два роскошных особняка в городе, а также загородное поместье, которое
вы хорошо знаете.
Через день после приезда я нанесла визит Нуарсею; он
встретил меня с чрезвычайной приветливостью и объявил, что, по его мнению, я
стала еще прекраснее, чем прежде. Продолжая пользоваться расположением министра
вплоть до его смерти, Нуарсей, за то время, что я его не видела, утроил свое
состояние, и теперь весь Париж смотрел на него как на одного из выдающихся
людей своего времени.
