– Слушай, – так же шепотом ответил Мазур, – но
ведь Ричард мне твердо обещал...
Оглядываясь на дверь, Санни зашептал:
– Ричарда тут нет, усек? Здесь босс – Тони. Так что ты
смотри! Боссы между собой всегда договорятся, а простые парни вроде нас правды
не найдут, если что, хоть тресни... Ну, поворачивайся! Тони ждать не любит...
«Вырубить его нетрудно, – подумал Мазур. – Нетрудно
поступить так же и с остальными. Но что потом? Очертя голову ломиться в полную
неизвестность? Нет, нужно дождаться хоть какой-то определенности и не пороть
горячку. Вокруг – Соединенные Штаты, сущая терра инкогнито, до Пасагуа
далековато...»
Моментально одевшись, он вслед за Санни вышел в коридор и
спустился на первый этаж. Санни показал на одну из дверей, но сам следом за
Мазуром внутрь не пошел.
В просторной пустоватой комнате у старинного массивного
столика сидел в небрежной позе человек лет пятидесяти, одетый дорого и
безукоризненно. Ничего такого специфически итальянского Мазур в нем не усмотрел
– ни особенной смуглости, ни смоляных кудрей. Просто-напросто широкоплечий тип
с аккуратной прической, квадратной челюстью и тяжелым взглядом.
Взгляд многое может о человеке сказать – особенно тому,
кого, подобно Мазуру, учили вылавливать в глазах малейшие нюансы, оттенки,
черты характера и много чего еще.
У этого типа были волчьи глаза – взгляд человека,
способного без малейших колебаний запалить этот город с четырех концов, если
того потребуют интересы дела. И даже если в центре пожарища окажется его
собственная бабушка, подобный тип и пальцем не пошевелит. Санни прав: это,
действительно, не Ричард – это гораздо хуже... Паскуда, и все тут. Ухо востро!
– Значит, Джонни, – сказал сидящий без тени
улыбки. – Чем зарабатываешь на жизнь, Джонни?
– Ищу испанский галеон, – ответил Мазур, прилежно стоя
перед ним, правда, все же не навытяжку. – Есть один синдикат, они меня
наняли как аквалангиста... Ну, а потом Ричард меня попросил о пустяковой
услуге...
– И ты моментально согласился?
– Они так настойчиво просили, что я не смог отказать...
– Бывает, – без улыбки кивнул Тони. – Ну и как ты,
Джонни, себе представляешь свое ближайшее будущее? Чего бы тебе хотелось от
жизни? Не от меня, а от жизни? Предположим, я тебе предложу идти на все четыре
стороны. Куда ты пойдешь, оказавшись за воротами? И что перво-наперво станешь
делать? Мазур пожал плечами:
– Я бы вернулся на Пасагуа. Искать галеон. Правда, денег у
меня нет ни цента, но я-то полагал, что меня отвезут назад ваши ребята...
Ричард мне говорил, что оставит в покое, если я для него сделаю работу... а то
и предложит дальнейшее сотрудничество. Я полагал, мы обо всем с ним
договорились.
– Вот как? – без выражения произнес Тони. – Вы с
Ричардом, значит, договорились... Только здесь не Ричард распоряжается, а я...
если ты не против, конечно.
И надолго замолчал, буравя Мазура тяжелым взглядом.
– Я, честное слово, не собираюсь ни с кем посторонним
откровенничать о ваших делах, – сказал Мазур спокойно. – У меня
хватает своих забот, повидал достаточно, чтобы не лезть в чужие... В общем,
можете на меня положиться...
– Знаешь, Джонни, – тем же ровным, бесцветным голосом
сказал Тони. – Я, кажется, сейчас разрыдаюсь от твоего благородства.
Нечасто в наши подлые времена встретишь столь благородного и сознательного
парня... Ладно, иди к себе, посиди там пока...
«Плохо дело, – подумал Мазур, направляясь к
двери. – Кажется, появилась та самая долгожданная определенность. Он со
мной держался даже не равнодушно, не брезгливо – он просто-напросто уже не
видит во мне живого человека, вот и все, в глазах у него это ясно читается,
никакой ошибки. Он меня уже списал, сволочь такая».
Вернувшись к себе, он проворно огляделся в поисках хоть
чего-то, что можно превратить в импровизированное оружие. Стулья тяжелые,
старинные, ножку голыми руками не выломать, никаких столовых ножей и вилок...
Будут стрелять? Вряд ли, улица довольно оживленная, а на стволах у них нет
глушаков... Придушить захотят, точно, уповая на численное превосходство...
Развязка наступила даже быстрее, чем он предполагал –
положительно, Мазур недооценил напора и организаторских способностей Тони...
Послышались решительные шаги, дверь распахнулась, и в комнату ввалились все
трое – Санни с Филом и молчаливый латинос, недвусмысленно теребивший в
руках кусок веревки. Лица у первых двух были примечательные – несколько
сконфуженные, виноватые чуточку, они отводили глаза, мялись, вообще чувствовали
себя неловко. «Деликатные все же ребята, – подумал Мазур иронически,
отметив с радостью, что в руках у троицы не замечается ничего
огнестрельного. – Совестью терзаются самую малость, но это им нисколечко
не мешает добросовестно выполнять приказ...»
Старательно состроив испуганную физиономию, он попятился в
угол, сгорбился и насквозь испуганным голосом зачастил:
– Ребята, вы что? Эй, парни! Что задумали? Мать вашу так, мы
же в одной команде!
Санни с Филом, виновато переглядываясь, тем не менее
целеустремленно подступали к нему, словно бравые гусары к горничной. Что до
латиноса, то он заходил слева с совершенно непроницаемым лицом – этот,
сразу видно, о существовании угрызений совести и порядочности знал лишь
теоретически, да и то, надо полагать, не особенно и верил, что существует на
свете этакая блажь...
– Санни! Фил! – отчаянно воззвал Мазур. – Вы что
задумали?
– Да мы-то ничего... – покаянным тоном отозвался
Санни. – Тони, знаешь ли... Если бы все от меня зависело, я бы совершенно
по-другому переиграл... Джонни, ты, это... Не ложиться же жмуриком вместо тебя,
ты нас пойми...
– Ничего личного, – поддержал Фил. – Так уж Тони
распорядился...
Латинос надвигался с невозмутимым лицом, зажав в кулаках оба
конца веревки и рывками натягивая ее время от времени. С его точки зрения,
читалось в глазах, вся эта сентиментальная болтовня была в столь несложном деле
решительно ни к чему...
Его обступили вплотную. Все еще сохраняя на лице выражение
прямо-таки панического ужаса, Мазур спокойно рассчитал в уме все пируэты,
выпады и прочие партитуры. И совершенно неожиданно для них прянул из своего
угла, первым сшиб Фила, обрушился на двух других уже с тыла, работая всеми
четырьмя конечностями, словно бездушный комбайн, рубящий колосья: «Эх, косил
Ясь камышину...»
Как и было рассчитано, эта чертова мельница продолжалась
краткие секунды, итог был предугадан и жесток – на полу распластались три тела,
напрочь лишенные сознания на ближайшие четверть часа. По-хозяйски их охлопав,
Мазур извлек три пушки, одну оставил себе на всякий пожарный, а две других
зашвырнул под кровать.
И выдвинулся в коридор. Посмотрел под ноги. Прямо у его
двери лежали два черных пластиковых мешка и объемистый моток отличной
нейлоновой веревки. Интересно, почему мешков целых два? Кто еще ухитрился
проштрафиться?
