Примерно через полчаса, когда червячок слегка был заморен, я, попросив магически одарённых повесить глушилки, рассказала наши планы на будущее. В пока ещё отдалённой перспективе, весной, нам предстояло выступить в поход против Наместника. Согласно моей задумке, Избранная кадушка и ее отряд прут как танки напролом в логово врага. По пути к ним присоединятся желающие побряцать оружием. Чем больше они создадут шума, тем лучше для нас. Потому как мы в отличие от камикадзе, как нормальные герои, через огороды, пойдём в обход.
– А почему мы не пойдём с ними? – впал в прострацию Крыс.
Пришлось на пальцах объяснять, почему я не люблю суеты вокруг похода против сил зла.
– Сержант, а на хрена нам принимать участие в первомайской демонстрации, которая заведомо обречена на провал? – спрашивает в лоб стратегия.
– Как обречены? – заслышав такое дело, заголосили Ырк и Норкс.
– Обыкновенно, у вас в мире пока нет специалистов, способных завалить такого авторитета, – жму плечами.
– Но зачем ты тогда все это придумала? – впадает в истерику научный состав.
– Ну должен же кто-то вместо нас собрать все шишки, – признаюсь как на духу. – И пока вы не начали вопить о моей бессовестности, торжественно обещаю, что со Скелетоном разбираться будем мы. Нам просто надо оттянуть от себя внимание. И ещё мне нужно время, чтобы добраться до его покровителей, пока мы не будем знать о них все, включая историю детских болезней, соваться к главному злодею – утопия. Поэтому я прошу всех молчать о том, что вам стало известно. И ещё: я не верю эльфам ни на грош, поэтому будьте готовы к любой подлянке.
– Капитан, а ты на редкость продуманная тётка, – уважительно присвистнул Альфонс, когда я закончила текстовать.
– Вот до чего общение с тобой доводит, хабалка базарная. Мальчик, как ты стал выражаться, – запричитали огрызки хорошего воспитания.
Я не стала ввязываться в полемику, а просто предложила народу заказать винца и попросила хозяина организовать музыку. Душа требовала праздника, а попа приключений. Я хоть и не могла выпивать по причине здоровья, но компань завсегда готова поддержать, да и народу стресс снять надо было.
Через часок мы уже отрывались по полной. Накачав почтенную профессуру дешевым портвейном, я с умилением смотрела на то, как они выделывают замысловатые коленца. Раскрасневшаяся Тайка лебёдушкой проплывала мимо скачущего вприсядку вечно сурового Зорро. Мечник, уткнувшись в роскошный бюст Плюшки, сладко сопел, пуская ей пузыри в декольте, а моя отважная Брунгильда держала его в могучих объятьях, отчего его ножки смешно болтались над полом. Цветочек, восседая на плечах Синего, махала солдатским ремнем, горланила какое-то непотребство, периодически сбивая свечи с висящей над головами люстры. Оранжевая, Владыка, Бестия, Кабан, Крыс, Мальвина и Зелёный изображали "Сиртаки", постоянно сбиваясь на гопака. Гламур пригласил меня на медляк, но попутав хрен с гусиной шеей, начал шарить по мне как по пианинЕ. Альфонс и Заумная с важным видом переминались с ноги на ногу, а упитый в хлам Головастик, зажав в зубах вилку, показывал как гоблины танцуют их национальную лезгинку. Лучше всех себя вёл неприлично раскрасневшийся Федор. Он не выделывался на танцполе,а всего лишь шустро поволок в уголок румяную служанку. И только обожравшийся до икоты Сосискин тихо спал в обнимку с недогрызенным поросёнком.
Писец как всегда подкрался незаметно. Вышла покурить на улицу да подышать кислородом, и там меня за ухо схватил пребывающий в крайней степени бешенства Арк.
– Я ее там жду, а она тут веселится! – с ходу кинул претензию демиург.
– Прости, пупсик, засиделась с подружками, давно не виделись, – на память пришла стандартная отмазка всех подгулявших девушек.
– Пупсик? – он аж подпрыгнул от возмущения.
– Ну, не хочешь быть пупсиком, будешь зайчиком!
В ответ бешеный взгляд. Жму плечами и выдаю:
– Раз не хочешь быть зайчиком, значит, будешь пупсиком.
– Все достала, – хватает за руку и тащит в портал.
Упираюсь ногами, требую адвоката, или хотя бы выдать потом моё тело Сосискину. Получаю поджопника, не больно, но обидно, и меня затаскивают в воронку перехода.
* * *
В хрен знает какой раз в этот бесконечный день Сурка прихожу в себя после очередного скачка через пространство. На этот раз никакой готично-эротичной обстановки не наблюдается. Сплошной аскетизм: каменные стены, шконка в углу, толстые решётки на окнах.
– До*…сь, замуровали! – запричитало свободолюбие.
– Учти, я сырость не выношу, моментом ревматизмом обеспечу, – погрозил кулаком организм, – давай начинай уже рыть подкоп Монтекристиха.
Пока я озиралась в поисках чайной ложки для землеройных работ, в мой персональный каземат вошёл злющий аки похмельный черт, демиург. Разборки не заставили себя ждать. Первой, естественно, наехала я.
– Какого хера ты притащил меня в тюрьму? Другого места найти не мог или ты меня тут навечно прописать решил?
– Здесь я могу быть уверен, что ты никуда не сбежишь, и нам никто не помешает, – дёргает глазиком. Ишь ты, как проняло болезного.
– Чему не помешает? – строю дурочку.
– Поговорить.
– Аааа, а я-то перепугалась, что ты меня изнасиловать собрался.
– Если я захочу тебя поиметь, то мне совсем не нужно будет прилагать к этому силу, – равнодушно кидает.
Иронично вскидываю бровь, всем своим видом показывая, что не верю. Его лицо каменеет, и каким-то механическим голосом, он приказывает:
– Подойди ко мне.
Хочу показать неприличный жест, но вместо этого иду к нему. На языке вертится куча слов, требующих выхода, но я не могу издать и звука. Останавливаюсь напротив Арка и с ненавистью смотрю на него.
– Обними меня.
Задыхаюсь от бешенства, но выполняю приказ. Хочу впиться ногтями в его тело, но вместо этого прикасаюсь к нему, как к самому близкому человеку. Прижавшись щекой к его груди, замираю. Ненавижу себя за слабость, за невозможность сопротивляться. Мне никогда ещё не было так погано. Оказывается, я ошиблась. Следующая фраза бьёт меня наотмашь:
– Раздевайся.
Вскидываю на него глаза, в тайне мечтая, что ослышалась, но натыкаюсь на его взгляд, не выражающий ничего. Наверное, вот с такими пустыми глазами подписываются смертные приговоры. Руки помимо моей воли рвут застёжку молнии на груди. Куртка летит на пол. Запутываюсь в свитере, рычу от злости, что никак не могу его стащить с головы, и загоняю вовнутрь злые слезы. Остаюсь стоять в одной тоненькой майке и спортивных штанах. Тянусь развязать шнурок, мысленно прокручивая тысячу и одну казнь Арка, отчаянно боясь думать, как я буду жить, если он выполнит свое обещание. Штаны застревают на бёдрах, я начинаю с остервенением стягивать их вниз, и вдруг слышу тихое:
