– Если именно этого тебе хочется больше всего,
Уилл. Я не хочу, чтобы ты чем-нибудь жертвовал. Возьми с собой свою японскую
жену, своих детей, если ты считаешь, что они будут счастливы в этой твоей
Англии. Оставь их здесь, если хочешь. Не сомневайся, я позабочусь о них. Больше
того, твоё имение останется неприкосновенным, оно будет ждать тебя на случай,
если ты когда-нибудь надумаешь вернуться. Но сейчас ты свободен, и я желаю тебе
счастливого пути.
– Но… Мой господин принц… – Какие
блистательные перспективы встают перед его мысленным взором! – А как же ваши
планы? Осака?
Иеясу повернул голову:
– А теперь, сын мой, ты можешь идти.
Хидетада поклонился, взглянул на Уилла,
склонённого в коутоу, и вышел из комнаты.
– Господин Хидетада сегодня на редкость
любезен, мой господин принц, – заметил Уилл.
– О да. Наши планы продвигаются, и довольно
быстро, даже забрезжила надежда на успех. Извини меня, Уилл, но даже тебе я
всего не открою. Однако сейчас мы говорим о тебе. Мой сын не любит европейцев,
ты знаешь.
– Да, мой господин принц.
– Он считает, что мой интерес к торговле с
Европой идёт во вред нашей стране. Во многом он прав. Ваши европейские понятия
о чести и об отношениях между людьми чужды нам. Ваши личные привычки отличны от
наших. А этот дым, который они вдыхают?! А теперь они ещё просят у меня
разрешения выращивать здесь эту траву, в которой находят столько утешения, в
ущерб рисовым плантациям. Но это лишь мелочи по сравнению с их религиозными
доктринами, которые предлагают систему подкупов и взяток по сравнению с нашими
понятиями долга и чести. Вы, христиане, делаете всё либо под страхом вечного
наказания в случае нарушения заповедей Господних, либо в надежде на вечную
жизнь, если будете самоотверженно выполнять указания священников. Мы же,
японцы, исполняем свой долг только потому, что это и есть наш долг, завещанный
отцами и дедами, – не надеясь на иное вознаграждение, чем сознание исполненного
долга, не страшась наказания, если наши поступки пойдут вразрез с общественным
мнением – если только мы сами уверены в их правильности. Во всех этих вещах мой
сын видит червя, вгрызающегося в самое сердце жизни японца. Как и я. И тем не
менее, когда я вижу европейцев, когда я задумываюсь о будущем, я боюсь за свой
народ. Вы, кто обратил разрушающую силу порока в такие ужасные орудия
истребления, кто может строить такие корабли, разносящие вас по всему миру во
всё большем и большем числе… Я думаю, Уилл, эта твоя Европа ищет власти над
всем миром, а как ещё можно сражаться с ними, если не торговать, не изучать их
намерения? Когда я выдал свою внучку за Хидеери, это было не столько для
укрепления нашей дружбы, сколько ради возможности иметь своих агентов за
стенами Осакского замка. Точно так же с помощью моих купцов и торговцев, моих
капитанов и послов в королевских дворах Европы я буду знать их замыслы, их
привычные способы действия.
– Очень разумно, мой господин принц.
– Хидетада же этого не хочет. Часами он готов
обличать пагубность моей политики, он стремится повернуть Японию спиной к
Европе, ко всему миру и жить так, как жили много веков назад отцы и деды,
руководствуясь заповедями долга и уважения к предкам. Долг, Уилл. Это нелёгкий
путь жизни, а для тебя – особенно, ведь ты европеец. Сейчас ты должен сделать
свой выбор. Я обещаю, что твоё поместье останется за тобой. Но мой тебе совет –
если уедешь, то лучше в Японию не возвращайся. Потому что ещё немного, и меня
не будет на этом свете.
– Вас, мой господин принц? Я не могу
представить себе Японию без принца, заботящегося о её процветании.
– И тем не менее ты скоро увидишь такую
Японию. Мне уже за семьдесят, и никто не может не задумываться о смерти в таком
возрасте. Подумай над этим хорошенько. – А как же остальные мои обязанности,
мой господин? Моя кровная месть Исиде Норихазе?
– Об этом тоже, Уилл. – Иеясу вздохнул. – Не в
твоей натуре заниматься такими вещами. Это ясно всем, а мне – лучше других. Они
называют тебя трусом.
– Меня, мой господин принц?
– За то, что ты не хочешь рассчитаться,
отомстить.
– Но мне было приказано оставаться в поместье,
мой господин принц. Приказано вами же – под страхом смертной казни.
– Да, Уилл, действительно. Но что такое
смерть, если речь идёт о долге?
– Вы хотите сказать, что я снова должен был
нарушить ваш приказ?
– В жизни имеет значение лишь твой долг, Уилл.
Долг перед своим господином – конечно. Но долг перед самим собой – прежде
всего. В Осаке над тобой смеются и оплёвывают твою память. Восемь лет смерть
твоего слуги лежит пятном на твоей репутации. Я-то знаю, что ты не трус. Я не
только люблю тебя, Уилл. Я восхищаюсь тобой. Самое большое разочарование моей
жизни – это то, что ты так и не смог полюбить меня.
– Мой господин! Я…
– Ты знаешь, о чём я говорю. Но даже за это я
восхищаюсь тобой. И я знаю, что причина твоего нежелания рассчитаться с
Норихазой – не в твоём страхе перед ним, а в боязни увидеть эту португальскую
женщину. И ещё в том, что в твоей крови нет этого стремления – доводить дела,
затрагивающие твою честь, до такой развязки. Но если ты хочешь быть японцем,
Уилл, ты должен им быть. Если нет – уезжай. Уезжай сейчас, пока солнце всё ещё
освещает твоё лицо.
– Мой господин, многое из сказанного вами –
правда. И всё же я помню о своём долге – вам и роду Токугава, давшим мне всё,
что у меня есть сейчас. Разве я перестал быть вашим талисманом? Могу ли я
оставить вас сейчас, когда вы стоите на пороге величайшего испытания?
Иеясу улыбнулся:
– Да, Уилл, конечно. Ты принёс мне много удач
в прошлом. И я не сомневаюсь, что в будущем ты принесёшь их мне ещё больше. Но
в удаче нет ничего сверхъестественного, как я тебе уже не раз говорил. Нужно
лишь хорошо осознать, чем нужно воспользоваться, а что необходимо отбросить.
Сейчас я разговариваю с тобой, Уилл, а не с малограмотным солдатом. Я люблю
тебя, Уилл. И именно поэтому предлагаю тебе поразмыслить над своим будущим. Я
больше не могу игнорировать тот факт, что Тоетоми и все живущие в Осаке, в
общем-то, ждут только моей смерти, чтобы уничтожить род Токугава. Поэтому,
Уилл, я должен уничтожить их до того, как умру. Каждый мужчина, каждая женщина
и каждое дитя в этой крепости должны погибнуть.
Только так я могу установить правление
Токугавы, правление закона в моей стране. Если ты не хочешь увидеть это, если
ты почувствуешь, что не в силах смотреть на это, то лучше уезжай сейчас, пока
есть возможность. И никогда больше не возвращайся. Подумай как следует об этом.
