– Чай, Уилл Адамс. Это важная часть любой
трапезы. – Тадатуне поднял чашку обеими руками и скорее вдохнул, чем отпил
глоток.
Уилл попробовал сделать так же и ошпарил
верхнюю губу. Он услышал, как поперхнулся Мельхиор, и проводил глазами девушек,
выходящих из комнаты.
– Очень вкусно, – сказал он. – И хорошо
согревает.
– И обостряет аппетит, – добавил Тадатуне. – А
твоему товарищу он не понравился?
– Он ждёт, пока чай немного остынет. – Тут
любопытство, смешанное с некоторой долей ревности, осилило его. – Кроме того,
он польщён честью сидеть по правую руку от вас.
Тадатуне удивлённо поднял брови.
– Наверное, он меньше твоего бывал в
цивилизованном обществе, Уилл Адамс. Почётное место, на котором сидишь ты, тебя
совершенно не волнует.
Чтобы скрыть смущение, Уилл отпил ещё глоток.
Впечатление было такое, будто в глотку ему влили расплавленный свинец.
Тадатуне улыбнулся.
– Конечно же. Я совсем забыл – священники
рассказывали мне, что в Европе почётным считается место справа. Но как это
может быть, Уилл Адамс? С левой стороны я ношу меч. Разве может быть место
почётнее этого?
Вернулись девушки с подносами. Теперь они
принесли тарелки с двумя ломтиками какого-то коричневого, похожего на пирог
блюда. Сверху оно было залито соусом и посыпано имбирём.
– Это называется «мандзю», – сказал Тадатуне.
– О-о-о, чего бы я не отдал за кусок говядины,
– пробормотал Мельхиор.
– Ты лучше ешь, что имеется, пока подвернулась
возможность, – предложил Уилл. – Вы очень цените ваш меч, господин Тадатуне?
Самурай нахмурился, потом улыбнулся.
– Разве не говорится – нет ничего меж небом и
землей, что испугало бы человека с таким клинком на поясе?
Уилл, привыкший резать пищу ножом, с
удивлением обнаружил, что служанка стоит рядом на коленях, держа в руке две
маленькие палочки – не длиннее девяти дюймов. Пользуясь ими, словно
дополнительными пальцами, она ловко отломила кусочек пирога, обваляла в имбире
и поднесла к его губам. Восклицание, донёсшееся из-за спины Тадатуне,
подтвердило, что Мельхиора обслуживали так же, как и его, и молодого самурая.
Блюдо было очень вкусным, не похожим ни на что из того, что когда-либо пробовал
Уилл. Он с трудом проглотил набежавшую слюну. Взглянув на меч, лежащий рядом с
ним, он заметил:
– Действительно, великолепное оружие, господин
Тадатуне. Можно мне рассмотреть его?
Снова Тадатуне нахмурился, и снова лоб его
разгладился.
– Конечно, если хочешь. Нет! – крикнул он,
впервые повысив голос, когда Уилл потянулся к богато украшенной рукояти. Она
вся была покрыта изображениями животных, усыпана незнакомыми полудрагоценными
камнями и, судя по длине, рассчитана на хватку двумя руками сразу. – Нет, друг
мой. Никто не может прикасаться к чужому мечу иначе как в битве. Я сам покажу
тебе.
Вытащив из-за кушака шёлковую салфетку, он
обернул ею эфес. Затем, осторожно повернув оружие, медленно вытащил меч из
ножен. Какой замечательный клинок открылся глазам Уилла! По красоте он не
уступал эфесу, но выглядел довольно устрашающе. Не больше двух футов длиной, с
тыльной стороны толщиной около четверти дюйма, он сужался к заточенному до
бритвенной остроты лезвию. Очевидно, оно было укреплено сталью – Уилл заметил
разницу в цвете металла на последнем полудюйме. Тыльная сторона была прямая, в
то время как лезвие слегка изгибалось, а на конце было совсем скруглено. Это
говорило о том, что в битве им скорее рубили, чем кололи.
– Произведение искусства, – сказал он
восхищённо и посмотрел на девушек, убиравших со столиков остатки мандзю и
поставивших маленькие чашечки с прозрачной тёплой жидкостью.
– Сакэ. – Тадатуне осторожно вложил меч в
ножны ярко-красного цвета. – Вино, приготовленное из риса. Очень крепкое.
Уилл отхлебнул, осушив чашку прежде, чем успел
распробовать напиток. Служанки уже ставили на столы небольшие вертелы с
насаженной на них рыбой, очевидно, жареной.
– А короткий меч? – Рыба понравилась ему
гораздо больше, а сакэ начало возвращать ощущение здоровья и удовлетворённости.
– Для защиты в ближнем бою?
– Нет-нет, друг мой. Короткий меч – это
последний страж чести самурая. Ни один самурай не должен сдаваться в плен в
случае поражения. Только смертью может он смыть такой позор.
– Только смертью… – Уилл едва не поперхнулся
куском рыбы. – Вы хотите сказать, что, если вас победят в битве, вы сами
покончите с жизнью?
– Поражение само по себе не является
бесчестьем, – пояснил Тадатуне, – если вам удастся вывести свои войска с поля боя
в строгом порядке и с намерением повторить сражение при первом удобном случае.
Но если вас заставят сдаться – это другое дело. Разве вы не самурай? Разве вы
не поступаете так же?
Девушка встала на колени рядом с Уиллом,
подливая ему сакэ.
– Нет, – ответил Уилл, – у нас другие обычаи.
Остатки рыбы убрали, и на столы поставили
блюда с двумя тонкими ломтиками обжаренной гусятины.
– Наконец-то настоящая еда, – произнёс
Мельхиор. Улыбнувшись Уиллу, девушка поднесла к его губам кусочек мяса.
– Я так и думал, – заметил Тадатуне. – Обычаи
твоей страны очень похожи на португальские, Уилл Адамс. Надеюсь, ты не солгал
мне. Нет преступления позорнее, чем ложь.
– Я не солгал вам, господин Тадатуне. Моя
страна расположена недалеко от Португалии – конечно, в сравнении с тем путём,
что мы проделали сюда. Но, по правде говоря, португальцы – наши враги.
Тадатуне кивнул:
– Ваш господин хочет разгромить господина
Португалии?
– Мой правитель гораздо выше обыкновенного
господина. – Гусь был съеден; он отхлебнул ещё сакэ, провожая взглядом девушку,
которая, не переставая улыбаться ему, скрылась за дверью. Как хорошо он себя
чувствовал – одновременно сытым и согревшимся, а вино слегка кружило голову.
Какая приятная компания. Он мог бы сидеть так целую вечность.
И тут он вспомнил о Гильберте де Коннинге и
Яне ван Оватере, сидящих в чане с горячей водой, и Магоме Сикибу перед ними.
