– Потом ты объяснишь мне вашу иерархию, –
сказал Тадатуне. – Священники говорили, что есть только один человек выше их
правителя – это Папа Римский. Он, по их словам, приблизительно равен микадо. В
стране Европе нет сегунов. – Он вздохнул. – Впрочем, сейчас и в Японии нет
сегуна. – Тут он снова улыбнулся и жестом указал на кубок, только что
поставленный перед Уиллом служанкой, и поднял свой. – Сливовое вино. Очень
хорошее.
Отхлебнув, Уилл мысленно согласился. Но о
европейской политике стоит задуматься посерьёзнее, если японцы представляют
себе Европу одной страной, управляемой Папой Римским.
– А что означает слово «сегун»?
– Правильное название – сей-й-тай сегун, –
сказал Тадатуне. – Оно означает «полководец, дающий отпор варварам». Это была
его изначальная функция, установленная много веков назад. Тогда император
впервые понял, что его святые обязанности наместника богов на Земле поглощают
слишком много времени, чтобы заботиться ещё и об обороне страны. Тогда страной
начал управлять сегун, ставший регентом самого императора. Но тут взбунтовались
крупные феодалы – даймио, и Япония была ввергнута в пучину бесконечных
гражданских войн. Пять столетий спустя им положил конец великий полководец –
Ода Нобунага, завоевавший всю Японию и восстановивший законность в стране.
Около двадцати лет назад он умер. Власть перешла к самому знаменитому из его
генералов, Тое-томи Хидееси. Но род Хидееси не был знатным, поэтому он не мог
принять титул сегуна. Вместо этого он называл себя квам-баку – регентом сегуна.
Но теперь, увы, умер и Хидееси – это случилось совсем недавно. Он завещал
империю своему сыну. Тоетоми Хидеери ещё ребёнок, и страной от его имени правит
совет из пяти даймио.
– Но когда он вырастет, он получит власть, –
закончил мысль Уилл. – Теперь объясните мне вот что, господин Тадатуне. Вы
говорили, что крестьяне, живущие здесь, ниже вас так же, как Земля ниже Солнца.
И в то же время Хидееси, будучи низкого происхождения, стал правителем Японии.
Трапеза подходила к концу; девушка принесла
ещё по чаше дымящегося чая.
– Господин Хидееси сначала был даже ниже
крестьянина, Уилл Адамс. Дровосек, ставший солдатом. Но с мечом в руках и
умением его применять человек может достичь безграничной власти, даже если у
него нет титула.
– Безграничной… – эхом откликнулся Уилл. – Но
это ведь означает, что он прольёт реки крови.
Тадатуне нахмурился.
– Разве ты боишься крови, Уилл Адамс?
– Боюсь? Нет, я не боюсь крови, господин
Тадатуне. Но мне претит проливать чью-то кровь без достаточных на то оснований.
Этому учит меня моя религия.
Тадатуне кивнул.
– Нужно будет тебе встретиться со священником.
Он приходит достаточно часто. Ты встретишься также с моим отцом. Но прежде
всего тебе нужно отдохнуть. Эта комната – твоя, мой друг. Твоя и твоего
спутника. Эти девушки принесут всё, что вам понадобится.
– Признаюсь, все, чего мне сейчас хочется, это
спать, – сказал Уилл. – Думаю, моему товарищу тоже сейчас больше ничего не
нужно. Так что, если вы будете так добры, попросите девушек показать нам
кровати.
– Кровати?
– Кушетки, на которых мы будем спать, господин
Тадатуне. – Спят вот на чём, Уилл Адамс. – Тадатуне похлопал ладонью по
циновке, на которой сидел. – Девушки унесут столы и дадут вам подушки и одеяла,
если они вам понадобятся.
– На полу? – вздохнул Уилл. – А подушки,
господин Тадатуне, какие они у вас?
Тадатуне улыбнулся.
– Вы, люди из-за моря, почему-то предпочитаете
губить силу своего тела слишком мягкими постелями. Но не тревожься, Уилл Адамс,
подушки тебе понравятся. Они сделаны так, чтобы было удобно и шее, и голове, –
из дерева особой породы.
– Из дерева?!
– Конечно. – Тадатуне поднялся на ноги,
подобрав с пола меч. – Не думаешь же ты, Уилл Адамс, что мы кладём под голову
камень?
Рай или ад? Его инстинкты указывали на
последнее. Но в этом случае зачем бояться смерти? Как это может быть раем,
когда здесь нет Господа Бога, священников, нет никакой уверенности в том, что
человека не окружает со всех сторон зло, стремящееся привести его к проклятию?
Когда здесь верят только в силу и в готовность применить её? Когда здесь
считают, что с помощью меча человек может подняться от последнего крестьянина
до высочайшего поста в стране?
Но в таком случае, где же наказание? Уилл
шагал по саду, ощущая свежесть в голове и во всём теле, наслаждаясь удобством
одежды и обуви на ногах. Его кимоно… Само слово казалось греховным. Он только
что искупался. Или, скорее, был искупан. Но теперь он уже не испытывал
чувственного удовольствия от такого приключения: каждый вечер и каждое утро из
пяти проведённых здесь суток его купала девушка, причём каждый раз новая.
Бунго… Странное название. Бунго… Но, без сомнения, названия «Англия»,
«Голландия» или «Франция» покажутся японцу не менее странными.
Быть выкупанным молодой обнажённой женщиной и
не чувствовать никакого греха и никакого удовольствия, кроме ощущения тепла и
благополучия после погружения в горячую воду. Следовательно, может ли это быть
адом? Отсутствие чувственности? Но зго чепуха. По словам самого священника,
такое состояние уже является благословением Господним. Но он, во всяком случае,
был далёк от этого. Купавшая его девушка уже не значила для него ничего, кроме
хорошей служанки, которая также приносила ему пищу и подметала пол в его
комнате. Но Магоме Сикибу… Он редко её видел. Она больше не присутствовала при
купании и, будучи дочерью хозяина, конечно же, не опускалась до личного
обслуживания их за трапезой. У неё были другие обязанности – постоялый двор
никогда не пустовал. Кажется, этот городок лежал на главной дороге через Бунго.
В сущности, ещё только два раза он был в её
обществе после их прибытия сюда. Однажды – когда она вернула их европейскую
одежду, вычищенную, выглаженную и тщательно починенную, так что она стала почти
как новая. И в другой раз – вчера, когда она руководила стрижкой его чересчур
отросших волос и бороды. Да и то она только стояла у него за спиной, время от
времени давая указания служанке своим чистым, мелодичным голосом. Только раз
она коснулась его шеи, указывая что-то девушке, работавшей острейшим ножом. Его
кожа всё ещё хранила память об этом прикосновении, и ночью, во сне, он снова
мечтал о её пальцах, касающихся на этот раз не шеи.
Грех? Да, даже в раю есть грех.
– Отличный денёк! – Якоб Квакернек сидел около
искусственного холма, наблюдая за бегущим ручейком. – Но, по-моему, здесь
других дней и не бывает.
