Уилл оглянулся. Из-за забора раздались
горестные вопли.
– А какой приговор им вынесен?
– Как какой? Их казнят.
– Казнят?! Что, всех троих?
– Конечно, Уилл Адамс. Какое ещё наказание
может быть для преступников?
Уилл дёрнул себя за бороду.
– Но ведь наказание должно соответствовать
тяжести проступка, господин Магоме. Конечно, супружеская неверность –
достаточно серьёзное дело. И женщину следовало бы выпороть кнутом. Но ведь эти
мужчины брали то, что им предлагали, и вполне можно ограничиться заключением их
в тюрьму на какой-нибудь срок. Отнять жизнь человека за то, что плоть его
слаба, – чересчур суровое наказание. – Какие странные обычаи в твоей стране,
Уилл Адамс! – сказал Кагею. – Этих людей казнят не за прелюбодеяние. Это дело
мужа и жены. Их преступление в том, что они намеревались убить друг друга, а
преступление женщины – в подстрекательстве к этому. Даже самурай может драться
только в битве или по причине кровной мести.
– И за это – смерть? Но ведь кровь не была
пролита.
– Всё равно, единственным наказанием
преступнику может быть только смерть. Потому что только это наказание действует
одинаково на молодых и старых, мужчин и женщин, вельмож и бедняков. Принять
другую систему, попытаться делать различия между преступлениями или рангами
людей означает положить начало несправедливости.
Уилл почесал в затылке, наблюдая, как группа
людей покидает внутренний двор. Она походила на траурную процессию, особенно
учитывая сказанное Кагею. Первым шагал мужчина с мотыгой в руке, за ним –
человек с лопатой, очевидно, могильщики. За ними шёл другой человек с длинным
свистком, испещрённым японскими иероглифами. Наверное, там описывалось
преступление и указывался приговор преступникам. Затем шли трое осуждённых со
связанными за спиной руками. К их спинам были прикреплены тонкие пруты с
развевающимися листками бумаги; на них тоже было что-то написано. Мужчины
выглядели безучастными, и только женщина, казалось, оплакивала свою судьбу.
Волосы её рассыпались по спине и сгорбленным плечам, глаза покраснели от слёз.
Последним шёл палач. Меч его висел на боку, а
в руках он, словно поводья, держал концы верёвок, которыми были связаны руки
приговорённых. По обе стороны от него шагало по солдату в полных боевых
доспехах, вооружённых пиками. Концы пик лежали на плечах шедших впереди
узников. Женщина, шагавшая в центре, была избавлена от такого бесчестья, но
слёзы струились по её щекам, когда она проходила мимо остолбеневших голландцев.
Не было никакого сомнения, что она с ужасом ожидает своей судьбы.
– Как её казнят? – прошептал Уилл.
– Ей отрубят голову, – прошептал Кагею. – Это
обычная казнь для рядовых преступников. Смотри.
Уилл повернулся, и у него перехватило дыхание
от ужаса – казнь вот-вот должна была совершиться. Процессия остановилась на
краю неглубокой ямы, всего ярдах в пятидесяти от европейцев, и три жертвы
опустились на колени. Не утруждая себя какими-либо церемониями и молитвами,
палач взмахнул огромным мечом и обрушил его на первую обнажённую шею. Силой
удара голову отбросило вперёд, и она скатилась в яму. Казалось, тело оставалось
в вертикальном положении не менее секунды; из шеи фонтаном била кровь, стекая
по плечам. Потом оно рухнуло вперёд. Палач уже стоял за спиной второго мужчины.
– Боже милостивый! – прошептал Квакернек. –
Возможно ли это?
Второй преступник был мёртв. Даже с такого
расстояния они видели, как вздрагивают плечи плачущей женщины. Но ни её содрогания,
ни рассыпанная копна волос, казалось, не волновали палача. Ещё раз клинок –
теперь уже не блестящий, а чёрный от крови – просвистел в воздухе. Палач шагнул
в могилу к ещё вздрагивающему телу женщины.
Уилл облизнул пересохшие губы.
– Он должен и похоронить их?
– Нет, – отозвался Кагею, – это обязанность
хонинов. Но так как это очень серьёзное преступление, мой господин Таканава
приказал разрубить их тела на куски.
– Разрубить на… – Уилл с трудом сглотнул. Но
меч уже взлетал и опускался – ритмично, мощно. А всего полчаса назад он считал
себя находящимся почти в раю, и единственным огорчением было отсутствие Сикибу.
– Теперь идёмте, – сказал Кагею. – Господин
Таканава ждёт вас.
Почти бессознательно Уилл шагнул вперёд. У
ворот стоял стражник, но, прежде чем пропустить европейцев во двор, их
тщательно обыскала дюжина тяжеловооружённых воинов в шлемах с забралами. Только
после этого они в сопровождении солдат прошли к открытому крыльцу в центре
здания. На мгновение внимание Уилла было отвлечено большой толпой людей,
собравшихся по обе стороны крыльца и образовавших живой коридор. В толпе были и
мужчины, и женщины. Ни один из них не походил на крестьянина. Женщины были
одеты в яркие шёлковые кимоно, в руках они держали маленькие изящные веера. Одеяния
мужчин были не менее яркими, и у каждого за поясом торчали по два меча –
признак самурая, как и выбритые головы. Но больше всего они отличались
надменными, высоко-мерными лицами. К удивлению голландцев, в руках они тоже
держали веера.
Но это были зеваки. На крыльце, лицом к ним,
сидели хозяева. С облегчением Уилл заметил Тадатуне, сидящего рядом с отцом в
типичной позе – на коленях. Симадзу но-Таканава был мрачен лицом и, обведя
моряков взглядом, нахмурился ещё сильнее. Но даже он выглядел добрее священника
в чёрной сутане, стоявшего у подножия крыльца. Одна рука его покоилась на
большом деревянном распятии, висевшем на шее.
– Этот человек задумал недоброе, Уилл, –
проговорил Мельхиор Зандвоорт.
– Возможно. Но законы здесь в руках наместника,
а Тадатуне нам друг.
Он попытался встретиться глазами с Тадатуне,
но тот выглядел крайне серьёзным. Но только тут Уилл разглядел, что за спиной
хатамото, в тени, сидит и другая знать. Заинтересованные зрители из соседних
имений? Или тоже судьи?
Тадатуне поднялся.
– Уилл Адамс, – произнёс он. – Я обращаюсь к
тебе, поскольку мы оба понимаем по-португальски. Ты готов выступать от лица
своих товарищей?
Уилл шагнул к носилкам, на которых лежал
Квакернек:
– Якоб, они хотят, чтобы я говорил от имени
всех.
– Конечно, Уилл. Остальные почти не говорят
по-португальски.
Уилл дёрнул себя за бороду.
– Ты понимаешь, что мы на суде?
– Я понимаю то, что этот священник хочет
представить нас в дурном свете.
