Он смотрел на неё, бессильно сжимая и разжимая
кулак. Как по-европейски она выглядела, какой европейской она казалась, какой
европейкой она была. И в то же время истинно японские понятия о чести. Предать
своего господина – да. Предать свою госпожу – никогда.
– Уходи, – умоляла она. – Пожалуйста. Голоса
приближаются.
Пора. Он повернулся, поднырнул под ствол
упавшего дерева, выбрался к рухнувшей каменной ограде сада, поднял глаза и
встретился взглядом с четырьмя людьми, стоявшими на обломках стены. В отличие
от него, они были полностью одеты и с мечами. И один из них стоял чуть впереди
остальных. Худой, выше среднего для японца роста, с необычайно резкими чертами
лица и длинными обвисшими усами. Исида Норихаза.
Быстрый взгляд направо и налево убедил Уилла,
что пути к отступлению отрезаны, даже если бы он вознамерился спасаться
бегством. Пробираться по развалинам – чересчур долго, да и вокруг, несомненно,
есть ещё люди Норихазы. Даже если и женщины, – они тоже погонятся за ним и,
возможно, смогут сбить его на землю. Он уже достаточно стал самураем, чтобы не
захотеть умереть, убегая.
– Где Пинто Магдалина, англичанин? – спросил
Норихаза, не повышая голоса.
– Она невредима и в безопасности, господин
Норихаза, – ответил Уилл.
И тут она появилась за его спиной.
– Андзин Миура спас мне жизнь, мой господин, –
сказала она. – Он вытащил меня из-под обломков башни, принёс в этот сад и
привёл в чувство водой из родника.
– И семенем своих чресел, без сомнения, –
добавил Норихаза.
– Я полюбил Магдалину с тех пор, как впервые
увидел её в Осакском замке пять лет назад, – возразил Уилл. – Я попрошу вас об
одном – позвольте ей уйти со мной. Для вас она лишь одна из многих. Для меня
она – единственная женщина на земле.
Выражение лица Норихазы не изменилось ни на
йоту. Он медленно спустился с обломков стены, трое самураев – за ним.
– Андзин Миура, – произнёс он. – Так тебя
называют. Я называю тебя английской собакой, выкормышем Токугавы.
Уилл облизал пересохшие губы. Если Норихаза не
посчитается с его званием самурая, его изрубят в куски в течение двух секунд.
– Господину Норихазе следовало бы помнить, что
он находится в городе принца Токугавы.
– В городе? – презрительно усмехнулся
Норихаза. – Груда камней, помойная яма, а не город. Но даже если бы его башни
касались облаков своими крышами, английская собака, никакой Токугава не помог
бы тебе сейчас. Ты проник в мой дом, чтобы изнасиловать мою женщину, и ты
поплатишься за это жизнью.
Струйка пота сбежала у Уилла между лопаток.
Каким жарким стал вдруг день! И как затихла Магдалина. Она стояла у дерева,
наблюдая за мужчинами, но ничего не предпринимая. Ей нечего было сказать, нечем
было оправдаться. Потому что попробуй она спасти его жизнь, и он будет опозорен
как мужчина. Он оставался виноватым. Но умереть, как загнанная в угол крыса?
– Я – самурай, – произнёс он.
– Сегодня ты предал своё сословие.
– И всё же у меня есть право умереть с мечом в
руке.
– С коротким, – уточнил Норихаза. – Я даю тебе
право на сеппуку. – Он вытащил из-за пояса собственный короткий меч и бросил
его вперёд. С глухим стуком меч упал у ног Уилла.
Уилл услышал, как Магдалина перевела дыхание.
– Длинный меч, господин Норихаза, – сказал он.
– Ты бросаешь мне вызов?
– Поймите меня правильно. – Уилл тщательно и
осторожно подбирал слова. – Я не японец. Я – англичанин и не собираюсь отдавать
жизнь за красивые глаза. Чтобы защищать её, я брошу вызов самим богам. Дайте
мне длинный меч или приготовьтесь умереть сами – за убийство.
Норихаза, нахмурившись, заколебался. Один из
самураев прошептал что-то ему на ухо, указав подбородком на Уилла. Потому что
как мог простой англичанин надеяться выжить в схватке с даймио, чьё воспитание
с самого рождения заключалось в познании искусства владения мечом? И как близок
он был к истине! Как горько пожалел Уилл, что отказался в своё время поучиться
искусству боя у Тадатуне. Сколько бы он отдал, чтобы Тадатуне оказался сейчас
рядом! Или Тадатуне отойдёт в сторону от потерявшего честь самурая?
Норихаза улыбнулся и ответил что-то своему
помощнику. Тот вытащил из-за пояса длинный меч и подал хозяину – вызов должен
был исходить от него. Даймио взял меч двумя руками, медленно развернул его и
шагнул с камней на траву сада. Краем глаза Уилл заметил, как Магдалина
попятилась под прикрытие поваленного дерева.
Норихаза остановился, опустил меч на траву и
пнул рукоять по направлению к Уиллу. Его собственное оружие оставалось в
ножнах. И всё равно он сможет вырвать его оттуда и перерубить Уилла пополам,
прежде чем тот поднял бы меч. Это противоречило кодексу чести самурая, Но Уилл
не был уверен, в какой степени Норихаза собирается следовать этому кодексу. Или
же сам факт предоставления ему оружия говорил о признании его в качестве
равного?
Он медленно шагнул к мечу, наблюдая за
Норихазой и ощущая на себе его взгляд, взгляды трёх самураев, Магдалины и
нескольких подошедших служанок. Или они были здесь всё время, всё утро,
наблюдая и слушая, сообщая обо всём окружающему миру? Миру, который, как полагал
Уилл, больше не существовал.
Его правая рука легла на рукоять, левая – на
ножны. Медленно он выпрямился, одновременно сделав шаг назад. И что дальше? Ему
только однажды приходилось орудовать саблей, за исключением того краткого мига
при Секигахаре. Этот меч во многих отношениях напоминал саблю, только был
тяжелее и длиннее и его приходилось держать двумя руками. И ещё было совершенно
ясно, что Норихаза владеет им не хуже, чем своими палочками для еды.
Даймио, не переставая улыбаться, медленно
кивнул и вытащил меч из ножен, высвободив их из-за пояса и отбросив в сторону.
Уилл, не торопясь, сделал то же самое. Главное, что от него сейчас требуется, –
присутствие духа.
Норихаза перехватил меч двумя руками – правую
над левой, – держа рукоять у живота и выставив клинок. Правую ногу он тоже
отставил вперёд и издал странный шипящий звук, выдыхая одновременно через рот и
через нос. Уилл последовал его примеру, во всяком случае в том, что касалось
стойки. Ему оставалось только ждать и надеяться защитить себя. В лучшем случае
его преимущество было только в том, что руки его длиннее на несколько дюймов.
