А Магдалина? Она спасла ему жизнь ценой
собственной чести и даже, возможно, рискуя собственной жизнью. Было ли это
любовью? Он никогда не узнает этого. Он стал японцем и, значит, выбросил её из
головы. Единственный способ. Одно чересчур бурное утро она принадлежала ему,
стала для него воплощением красоты. Он поклонялся этой красоте, боготворил её.
Но любил ли он её? Да и что такое любовь? Чисто физическое влечение, извержение
его чресел? Нет, здесь что-то большее. Он женился на Мэри Хайн, чтобы удовлетворить
свою похоть. Он угробил свою карьеру, чтобы утолить потребность своего тела в
Магдалине. Но любви там не было. Любовь спала на циновке за его спиной. Всё
такая же девочка – маленькая, аккуратная, бесконечно прекрасная, бесконечно
преданная, бесконечно самоотверженная. Девочка, хотя уже дважды ставшая
матерью. Любовь исходила ещё и от Джозефа с Сюзанной. Как он может оставить их?
Любовь была не только в его семье, она исходила и от Мельхиора с его женой, от
Кимуры и Асоки, от всех жителей Миуры.
Но эта любовь влекла за собой ответственность.
Это значило не только не предать их ни при каких условиях, но и отомстить за
смерть Кейко. Это было единственным облаком на его горизонте. Пока он там
остаётся, спокойной жизни для Андзина Миуры не будет и теперь, когда его
вызывают в Сидзюоку, когда выполнение его долга становится реальней и ближе. Но
во что это выльется? Он не думал, что возможная встреча с Магдалиной как-нибудь
повлияет на него. Его собственная гибель?
Его собственная гибель. Вот в чём загвоздка.
Так, значит, он трус? Он так не думал. Он был просто мирным человеком. Впрочем,
в Японии эти два слова являлись синонимами. Это говорил в нём христианин. Он
снова был счастлив, оказавшись опять в море, на мостике корабля, которым он не
просто командовал, но который он и построил собственными руками. Он чувствовал,
как его корпус скользит по волнам, повинуясь каждому его желанию. По его
приказу выставлялись паруса, он лично прокладывал курс, которым им следовало идти.
А теперь на другой стороне океана, у Акапулько или дальше, плывёт второй его
корабль. Что за странное это было дело – во всех отношениях. Странно, что Уилл
Адамс, корабельщик из Джиллингема, графство Кент, отправляется с миссией мира
на Разбойничьи острова, к испанцам. Странно, что они приняли его, вместо того
чтобы сразу отправить в лапы инквизиции. Впрочем, они приняли его не как Уилла
Адамса, а как Андзина Миуру, хатамото на службе великого принца Токугавы
Минамото но-Иеясу.
Приняли, но практически проигнорировали.
Вежливые слова, вежливый интерес к Японии. Тогда. Он подумал в ту пору, что
звезда Уилла Адамса начинает закатываться. Что та удачливость, которая так
интриговала Иеясу, испарилась, оставив его всего лишь обычным человеком, но
тогда ему было всё равно. У него была Миура, куда он мог возвратиться. У него
были свои деловые интересы, когда он получил доступ к богатым рынкам Юга.
Но он ошибся. Испанцев тогда действительно не
интересовала Япония, но потом подвернулось это дело с галеоном, шедшим из
Акапулько, – его снесло штормом и разбило о камни у берегов Бунго. Человек
тридцать утонули, но больше трёхсот спасли, и среди них – наместника испанского
короля, направлявшегося в Мадрид, дона Родриго Виверо-и-Веласко.
Какая удача! Пришлось ему тогда посуетиться –
сначала съездить на юг, чтобы возобновить знакомство с наместником, потом
сопровождать его в Эдо для встречи с сегуном. Это вылилось в нечто,
напоминавшее дружбу, когда испанец обнаружил в Японии то очарование, которое в
своё время околдовало англичанина. А в результате? Пообещали послов и взяли
взаймы больший из двух построенных Андзином Миурой кораблей, переименовав его
по этому случаю в «Санта Буэнавентура». Где-то он сейчас?
Но даже тогда Иеясу не принял его. Принц
сохранял своё внешнее недовольство, и с Уиллом обращались как с обычным
высокопоставленным дворянином. Но удача, так нужная Иеясу и снова повернувшаяся
на мгновение к нему лицом, превратилась прямо-таки в сплошную полосу везения.
Ещё год, и голландский корабль, такой долгожданный, бросил якорь в Нагасакской
бухте. Товар голландцы привезли откровенно дрянной, но они пришли и придут
снова. В знак своей заинтересованности они оставили посольство, вручили принцу
письма своего правителя и пообещали устроить регулярные визиты торгового
корабля, хотя и не привезли ничего для Уилла Адамса.
В Англии он позабыт. Но не в Японии, потому
что его ожидание закончилось… Вчера его вызвали в Сидзюоку. Значит, он снова
может ухватить судьбу за хвост. Какое ему дело до кровной вражды? Зачем отнимать
у кого-то жизнь? Сикибу открыла глаза, нащупала рукой пустоту откинутых
простыней. Он опустился рядом на колени.
– Я не хотел тебя будить.
– Я почти и не спала уже, – ответила она. – Я
просто лежала, чувствуя ваше тепло рядом, зная, что вы здесь, мой господин. В
последний раз.
– Ты думаешь, я не вернусь? – Как грустны её
глаза. Кажется, что они уходят в бесконечность её разума. Вневременного разума,
размеров которого он даже не осознавал, уже не говоря об обладании им. Может
быть, он никогда особо и не старался. Может быть, этот момент настал сейчас.
– Предположим, кто-нибудь приручит орла, –
сказала она. – Хотя нет, приручить орла невозможно. Тогда предположим, что
раненый и нуждающийся в защите орёл сам прилетит к кому-то. Он красив, силён,
может летать в синеве неба. Но наступает момент, мой господин, когда орёл снова
здоров и его нужно выпустить на волю.
– Я не орёл, Сикибу. – Его пальцы скользнули
по её спине – такой изящной и в то же время сильной. Она была не слабее Пинто
Магдалины и доказывала это не раз, удовлетворяя его желания.
Его желания. Как глупо предаваться мечтам,
когда здесь, под рукой, воплощение всего того, что может пожелать мужчина: вся
та страстность и вся та молчаливая уступчивость, все то унижение и вся та
гордость, все подчинение и вся власть. И никакой опасности. Вот в чём суть.
– Но вы снова уйдёте в море, мой господин, –
настаивала она. – Теперь, снова обретя благосклонность принца, вы получите
новые поручения. Вас снова подолгу не будет дома.
– Не знаю, Сикибу. Не знаю. Я даже не знаю,
обрёл ли я прежнее расположение принца. – Его ладони легли на ягодицы жены,
притягивая её. Этой ночью они любили друг друга до изнеможения, но он снова
хотел её. Она уже прижималась к нему, её рот приоткрылся в затаённом желании,
которое он так хорошо узнал. Но дверь-ширма в углу комнаты в этот момент
отъехала в сторону.
Уилл сел, Сикибу откатилась в сторону:
– Я побью их и отошлю прочь, мой господин.
– Нет. Их я тоже вижу слишком мало.
