Мрачное состояние Энди прекратилось в 1967 году во время
мирового чемпионата. Это был сказочный год, год, когда «Ред Соке» стали победителями.
Первое место вместо предсказываемого Лас Вегасом девятого. Когда это случилось
– когда команда стала призером Американской лиги – невиданное оживление
охватило всю тюрьму. Это была какая-то идиотская радость, странное ощущение,
что если ожила безнадежная, казалось бы, команда – то шанс на воскресение есть
у всякого. Теперь я едва ли смогу объяснить природу этого чувства, как бывший
битломан не объяснит причин своего сумасшествия, когда оно уже прошло. Но тогда
все это было вполне доступным и реальным. Всякое радио включалось на волну
радиостанции, передающей чемпионат, когда играли «Ред Соке». Жуткое уныние
охватило публику, когда в Клевелэнд была пропущена под конец пара мячей, и
идиотский взрыв буйного веселья последовал за решающим броском Рико Петросели,
который решил исход игры. Затем, после поражения в седьмой игре чемпионата,
«Ред Соке» утратили свое магическое воздействие, и заключенные вновь впали в
тягостное оцепенение. Подозреваю, как обрадовался этому Нортон. Проклятый сукин
сын любил видеть вокруг себя людей с постными лицами, посыпающих головы пеплом,
и на дух не переносил счастливых улыбок.
Что касается Энди, ему не было причин унывать. Возможно
потому, что он никогда не был бейсбольным фанатом. В любом случае, он сумел
поймать то непередаваемое ощущение удачи, которое, казалось, потерял. Энди
вытащил свою свободу, как невидимый пиджак, из пыльного шкафа – и примерил
вновь…
Я вспоминаю один ясный осенний денек две недели после
окончания чемпионата. Возможно, было воскресенье, потому что я помню множество
людей, расхаживающих по двору, перекидывающихся мячиком, треплющихся друг с
другом о всякой ерунде и заключающих сделки. Другие в это время сидели в зале
для посетителей, общаясь с близкими под пристальным взором охранников,
рассказывая с серьезным видом совершенно неправдоподобные сказки о своей жизни
и радуясь передачам.
Энди сидел на корточках у стены, сжимая в руке подобранные
им только что камешки. Лицо он поднял к солнцу и, зажмурившись, впитывал тепло
его лучей. В тот день была на редкость ясная погода, это я помню точно.
– Привет, Ред, – окликнул он меня. – Подсаживайся,
поговорим.
Я подошел.
– Хочешь? – Он протянул мне парочку тщательно отполированных
«тысячелетних сэндвичей».
– Конечно. Чудные вещицы… Спасибо большое тебе.
Энди сменил тему:
– У тебя в следующем году знаменательная дата.
Я кивнул. В будущем году я отмечу тридцатилетие своего
поступления в Шоушенк, шестьдесят процентов жизни проведено в тюрьме…
– Думаешь, ты когда-нибудь выйдешь отсюда?
– Разумеется. Когда у меня отрастет длинная седая борода, а
старческий маразм разовьется настолько, что я уже не буду осознавать, в тюрьме
я или на свободе.
Энди слегка улыбнулся и прищурился на солнце:
– Хорошо.
– Я думаю, в такой чудный денек почему бы не быть хорошему
настроению.
Он кивнул, и некоторое время мы молчали.
– Когда я отсюда выйду, – наконец произнес Энди. – я поеду
туда, где все время тепло.
Он говорил с такой уверенностью, как будто до освобождения
оставалось не больше месяца.
– И ты знаешь, Ред, куда я поеду?
– Понятия не имею, и куда же?
– Зихуатанезо, – ответил Энди, медленно, мягко выговаривая
это слово, и оно звучало как музыка. – Недалеко от Мехико. Это маленькое
местечко в двадцати милях от тридцать седьмой магистрали. Оно находится в сотне
миль к северо-востоку от Акапулко в Тихом океане. Ты знаешь, что говорят
мексиканцы о Тихом океане? Я ответил, что не знаю.
– Говорят, у него нет памяти. Именно там я хочу провести
остаток своих дней. Ред. В теплом месте, где исчезает память.
Энди забрал в ладонь горсть пыли, и теперь, продолжая
говорить, отбирал камешки. Пару раз кварц вспыхнул под солнечными лучами.
– Зихуантанезо. Там у меня будет маленький отель. Шесть
домиков вдоль побережья, и еще шесть – чуть по дальше около магистрали. У меня
будет парень, который будет возить гостей на рыбалку. А для того, кто поймает
самую большую рыбу сезона, будет учрежден приз, и его портрет я повешу в
вестибюле. Это будет такое место, где стоит провести свой медовый месяц.
– И где ты собираешься взять денег для этого всего?
Финансовые операции?
Он взглянул на меня и улыбнулся:
– В точку. Ред. Временами ты меня просто пугаешь.
– Так вот, слушай, – продолжал Энди, закуривая сигарету. –
Когда случается что-нибудь скверное в этом суетном мире, люди делятся на две
категории. Предположим, есть маленький домик, уютно обставленный и полный
гениальных полотен и всякого антиквариата. И вот хозяин его услышал, что
приближается ураган. Один из этих двух типов людей будет надеяться на лучшее.
«Ураган свернет с пути, – говорит себе такой человек. – Было бы абсурдно
уничтожить этот чудный дом и эти старые картины. Господь не позволит этого… Да
если что и случится, все имущество здесь застраховано». Это один сорт людей. А
другой пребывает в уверенности, что ураган может идти прямо на него, и тогда
разрушит все на своем пути. И даже если прогноз погоды утверждает, что ураган
сменил путь, такой человек знает, что в любой момент он может вернуться вновь и
сравнять его милый домик с землей. Такие люди отдают себе отчет в том, что
стоит надеяться на лучшее, это еще никому не вредило… Но готовиться стоит к
худшему.
Я зажег сигарету и спросил:
– Ты хочешь сказать, ты застраховался от неожиданности?
– Да, я подготовился к урагану. Я знаю, как скверно он
выглядит. У меня было мало времени, но во все отведенное мне время я
действовал. У меня был друг, единственный человек, который остался со мной. Он
работал в инвестиционной компании в Портленде. Шесть лет назад он умер.
– Жаль.
– Да. – Энди отбросил окурок. – У нас с Линдой было что-то
около четырнадцати тысяч долларов – не много, но кое-что. Однако, черт, мы были
молоды и не о чем не думали. Но когда начался ураган, я принялся вытаскивать
свои картины в безопасное место. Я продал акции и честно заплатил весь налог,
как примерный школьник. Внес в декларацию абсолютно все, ничего не скрыл.
– Они заморозили твой счет?
– Я был обвинен в убийстве, Ред, а не мертв! Невозможно
заморозить имущество невинного человека. И слава богу. А это все было еще до
того, как меня обвинили в преступлении. У нас с Джимом, тем моим другом, было
немного времени. Я все быстро скинул по дешевке. Конечно, много проиграл на
этом. Но тогда у меня были другие, гораздо более серьезные поводы для волнения.
