– Уберите этого человека! – Орал Нортон, а я смеялся так,
что совершенно не мог понять, имеет ли он ввиду меня или Тремонта. Я свалился с
ног и корчился на полу камеры, не в силах остановиться. Я не смог бы прекратить
смеяться, даже если бы Нортон приказал пристрелить меня на месте. – Уберите
его!
Да, друзья, это было про меня. Убрали меня непосредственно в
карцер, где я и провел последующие пятнадцать дней. Срок довольно долгий. Но
как только я вспоминал о стенаниях бедняги Тремонта – «Дерьмо, Боже мой, это
дерьмо» – и представлял Энди Дюфресна, направляющегося к югу в собственной
машине, в костюме и при галстуке, я начинал хохотать. Все пятнадцать дней я
просто стоял на голове. Возможно потому, что какая-то часть моего существа была
сейчас с Энди Дюфресном. С Энди, который прошел через дерьмо и вышел чистым, с
Энди, едущим к океану.
Я услышал о том, что происходило в остаток той ночи из
полдюжины различных источников. Делона этом не закончилось. Очевидно, Тремонт
решил, что ему нечего терять после того, как он потерял недопереваренный ужин,
потому что он решил продолжить. Не было опасности провалиться между внутренними
и внешними секциями стены. Пространство было настолько узким, что Тремонту
приходилось силой пропихивать себя вниз. Позже он говорил, что едва мог
переводит дыхание и что это напоминало погребение заживо.
Внизу он обнаружил канализационную трубу, которая
обслуживала четырнадцать туалетов пятого блока, керамическую трубу,
установленную 33 года назад. В ней была пробита дыра, внутри которой Тремонт
нашел молоток Энди.
Энди вышел на свободу, но это было нелегко. Труба была даже
уже, чем промежуток между стенами. Тремонт внутрь не полез, и на сколько я
знаю, на это не отважился никто. Пока Тремонт обследовал дыру в трубе, из нее
выскочила крыса, и охранник позже клялся, зверюга был размерами со щенка
спаниеля. Тремонт в два счета взобрался по шнуру обратно в камеру, ловко, как
обезьяна.
Энди вышел через трубу. Возможно, он знал, что она
оканчивается на западной стороне тюрьмы в пяти сотнях ярдах от ее стен. Я
думаю, знал. Существовали эти карты, и Энди наверняка мог найти способ
взглянуть на них. Он был методичен. Он узнал, что сточная труба, обслуживающая
пятый блок – единственная в Шоушенке не реконструированная по новому образцу, и
он знал, что в августе 1975 года будет установлена новая канализационная система.
Поэтому бежать надо было сейчас или никогда.
Пять сотен ярдов. Длина пяти футбольных полей. Он полз,
сжимая в руке свой любимый камешек, а возможно, еще пару книг и спички. Полз
сквозь зловоние, которое я боюсь себе даже представить. Крысы выскакивали перед
его носом и следовали за ним, а в темноте они всегда наглеют. Возможно, где-то»
ему приходилось протискиваться сквозь сужающуюся трубу, опасаясь, что он
останется здесь навсегда. Если бы я был на его месте, клаустрофобия довела бы
меня до сумасшествия. Но он все прошел до конца. Через две мили от тюрьмы была
найдена его униформа, и было это только днем позже. Газетчики, как вы можете
предположить, ту же принялись раздувать историю. Но ни один человек в радиусе
пятнадцати миль от тюрьмы не пожаловался на угон автомобиля, кражу одежды.
Никто не сообщил о том, что видел голого человека, бегущего в лунном свете.
Даже собаки не лаяли во дворах. Энди вышел из канализационной трубы и
таинственным образом исчез, словно растворился в воздухе. Но я могу спорить,
что растворился он в направлении Бакстона.
Три месяца прошло с того памятного дня, и комендант Нортон
взял отставку. Но без радости могу добавить, что он был совершенно раздавленным
человеком к этому времени. В последний раз он выходил из тюремных ворот
ссутулившись, ковыляющей походкой, как старый больной заключенный ковыляет в
лазарет за своими каплями. Комендантом стал Ганьяр, и для Нортона это было
худшее, чего только можно было ожидать. Насколько я знаю, Сэм Нортон и теперь
живет в Элисте, исправно посещает воскресные церковные службы. Его не покидают
тягостные мысли об Энди Дюфресне, какого-то черта взявшем над ним верх. Все
просто, Сэм: это должно было произойти. Имея дело с таким человеком, как Энди,
следовало знать, что это должно произойти.
Вот все, что я знаю. Теперь попробую изложить свои
предположения. Не знаю, насколько они могут оказаться близки к истине в
деталях. Но могу спорить, что общую линию я уловил верно. И когда я теперь
думаю об этом, я вспоминаю Нормандена, придурочного индейца.
– Славный малый, – говорил Норманден после восьми месяцев
проживания с Энди. – Но я был рад оттуда съехать. Такие сквозняки в камере. Все
время холодно. Он не позволяет никому трогать свои вещи. Хороший человек. Но
такие сквозняки…
Бедняга Норманден знал больше, чем все мы. Прошло восемь
долгих месяцев, прежде чем Энди смог снова остаться один в своей камере. Если
бы не эти восемь месяцев, которые Норманден провел с ним, Энди был бы на
свободе еще до того, как Никсон стал президентом.
Я полагаю, все началось в 1949 – не с молотка даже, а с Риты
Хейворт. Я уже описывал, каким нервным показался мне Энди, когда разговаривал
со мной в кинотеатре. Тогда я подумал, что это просто смущение, что Энди из тех
людей, которые не хотят, чтобы окружающие знали, что они тоже из плоти и крови
и тоже могут хотеть женщину. Но теперь я знаю, что ошибался, возбуждение Энди
имело совсем другую причину.
Что привело к появлению того лаза, который Нортон обнаружил
за фотографией девочки, которая даже не родилась в те далекие дни, когда Энди
принес в камеру Риту Хейворт? Долгий труд и тщательный расчет Энди, этого у
него не отнимешь. Но было еще кое-что: удача и те свойства, которыми обладает
бетон. Что такое удача, объяснять не нужно. Насчет бетона я писал даже в
Майнский университет и получил адрес человека, который мог ответить на
интересующие меня вопросы. Он был автором проекта строительства Шоушенской тюрьмы.
Корпус, содержащий третий, четвертый, пятые блоки, был
построен с 1934 по 1937 год. Теперь не принято считать цемент и бетон
«техническим достижением», как автомобили и ракеты, но это не верно. До 1870
года не было современного цемента, и до начала нашего столетия не было
современного бетона. Смешивать компоненты для бетона – такая же непростая
задача, как выпекать хлеб. Вы можете взять слишком много или слишком мало воды,
передозировать песок или выбрать его неподходящего качества. И в 1934 году в
этой области не было накоплено достаточно опыта, чтобы бетон всегда выходил
качественно.
Стены пятого блока достаточно твердые, но не достаточно
сухие. Точнее говоря, чертовски отсыревшие. Время от времени в них появляются
трещины, некоторые очень глубокие, к этому мы давно уже привыкли, и трещины
регулярно замазываются. И вот в блоке появился Энди Дюфресн. Человек, который
окончил Майнский университет по экономическому профилю и был бизнесменом, но
заодно окончил два или три геологических курса. Геология была его главным
хобби. Это вполне соответствовало его скрупулезной, педантичной натуре.
Тысячелетние ледники. Миллионы лет горообразования. Движущиеся глубоко под
земной корой тектонические плиты, которые на протяжении тысячелетий
перемещались, наталкивались друг на друга, образуя кору. Давление. Энди как-то
сказал мне, что геология заключается в изучении давлений. И, конечно, время.
