Лишь только он преодолел тугую стеклянную вертушку, как из его груди непроизвольно вырвалось:
– Ух!
Сказанное того стоило.
Никакого вокзала за стеклянными крутящимися дверями не оказалось. Был обрывающийся в бездну ломаный край поверхности. Илья же стоял на узком и длинном трапе, а точнее – длинном мосту, что вел через освещенный звездами провал в подножной тверди к висящему на фоне неба… старому колесному пароходу! Точно такому, какой он видел в детстве в фильме про Тома Сойера – с двумя черными трубами по бортам, большими гребными колесами и колыхающимся медленно, словно в невесомости, американским флагом.
– Ё-ка-лэ-мэ-нэ… – произнес Илья, уставившись на это чудо космической техники.
– Молодой человек, что вы загородили проход! – раздался сзади сварливый женский голос. – Проходите, не задерживайте, мы опоздаем к отходу…
Уже подходя к этому удивительному транспортному средству, Илья заметил, что похожие трапы из соседних дверей также вели к своеобразным средствам передвижения. Это были: старая ржавая баржа, большой, ярко раскрашенный автобус и самолет с оторванными крыльями… Создавалось впечатление, что пустотникам все равно на чем передвигаться. Поразмыслив, Илья решил, что этот летающий хлам ничем не экзотичнее гоночной планеты. И спокойно взошел на скрипучую деревянную палубу.
У схода с трапа проверяла билеты полная дама в пышном старомодном платье и огромной шляпе. Илья еще раз поразился, как здесь смешались в пестрое лоскутное одеяло времена и стили. Стараясь не думать о сложных философских материях, чтобы сохранить хоть какую-то ясность рассудка, Илья просто пошел осматривать палубу. Та была полупуста и не так примечательна, какой казалась «с берега». Илье было ужасно интересно – как же будет выглядеть полет в космической пустоте отсюда, с палубы так называемого парома. Он задумчиво нашарил языком таблетку дышателя. Несмотря на заверения давшего ее Ханза, с трудом верилось в ее эффективность в безвоздушном пространстве. Хотя чем пространство этого пароходика отличается от куска то ли железа, то ли камня, с которого он только что взошел сюда?
Интерес к грандиозным зрелищам как-то сам собой прошел, и Илья оглянулся в сторону надстройки. Здесь тоже было чему удивляться. И не столько конструктивным особенностям старинного пароходостроения, сколько надписям над деревянными дверьми:
ПЕРВЫЙ КЛАСС
ЭКОНОМ КЛАСС
ДЛЯ ЗЕМЛЯН
Выделение в отдельный класс его земляков привело Илью в некоторое замешательство. Как-то попахивало это апартеидом. И тем не менее он, не раздумывая, потянул на себя скрипучую дверь, которая предназначалась жителям его многострадальной сферы.
Фантазия почему-то рисовала картины грязного трюма с прикованными цепями невольниками. Однако внутри все оказалось довольно прилично. Люди сидели на длинных лавках вдоль стен обширной каюты, а также на стульях вокруг низенького шаткого столика – там отчаянно резались в карты.
Илья нашел себе место на лавке и сел, опершись спиной на крашеную деревянную стенку. Он стал осматривать пассажиров в поисках подходящей жертвы для продуктивного разговора.
Однако жертвой выбрали его.
– Молодой человек, – скрипуче произнес голос слева, – вы сели на мои очки.
Илья с готовностью подскочил и посмотрел на грубо окрашенную лавку под собой. Никаких очков там не было. На него же с усмешкой поглядывал довольно яркий пожилой персонаж. Был он в самой настоящей шапке-ушанке с торчащими под прямым углом друг к другу ушами, обвисшей тельняшке с бородой лопатой. Короче говоря, такой, какого в свое время на Земле с легкостью обозвали б «митьком». Довершала образ маленькая погасшая трубочка, что торчала из редкозубого рта.
– А, извиняюсь, – сказал дед. – Вот они, очки!
И он продемонстрировал Илье темную горнолыжную маску, которую тут же и спрятал в брезентовый вещмешок у своих ног.
– Садись, – сказал он, – в ногах правды нет.
Илья послушно сел, а дед, довольный, видимо, тем, что взял в свои руки инициативу, перешел в наступление.
– Прокопыч, – представился он. – Вольностранствующий художник. Провалился в эту черную дыру, будучи отравлен фальсифицированной алкогольной продукцией. Между нами…
Прокопыч приблизил обветренное лицо к Илье, норовя пощекотать того своей бородищей.
– Я до сих пор не уверен, что происходящее здесь не является следствием действия ядовитых паров алкоголя на ранимую душу художника, – негромко поделился он. – Одно не дает мне окончательно укорениться в этой мысли: я все-таки специализируюсь на городских пейзажах. А вокруг – типичный неокубизм…
– Почему – кубизм? – машинально спросил Илья.
Глаза Прокопыча сверкнули: он ловко подсек собеседника! Впрочем, Илья был не прочь пообщаться, выясняя нужные ему сведения. Правда, в разговоре с вольностранствующим художником это было не так просто: тот легко уводил разговор в сторону, где смысл его двоился, троился и окончательно растворялся в потоке полуабстрактных рассуждений. Илья понял, что стал объектом внимания Прокопыча неспроста: художнику требовался зритель. Точнее – слушатель.
– Эта самая Пустота действительно является пустейшим материалом для творчества, – сетовал художник. – Что ни твори здесь – все равно получится абстракция. А абстракция хороша разве что на Земле – там это будоражит чувства. Здесь же вызывает только тоску и зевоту. А попробуешь написать по памяти какой-нибудь земной пейзажик, так местные на смех подымают – «такого, мол, быть не может». Когда живешь в мире, похожем на бред сумасшедшего, понимаешь, что художнику здесь делать вроде как и нечего…
Илья начал уже позевывать, слушая эти пространные монологи, а потому решил радикально сменить тему разговора.
– Скажите, а почему наша каюта названа «для землян»? – спросил он. – У землян что, особый статус?
Прокопыч тихо рассмеялся:
– Нет, хе-хе, не статус особый. Скорее особая репутация. Не знаю уж и почему, но земляне умудрились здесь насолить всем расам, каким только можно. Кому просто на ногу наступили и не извинились, кого ограбили, кого убили. Землян многие просто на дух не переносят. В том числе и люди из других миров. Приятно это слышать, да? Но знаешь, что самое удивительное? Ну, спроси меня – что?
– Что?
– Это то, что люди Земли здесь сами с трудом переносят друг друга. Более того, если они здесь кого и ненавидят, то куда больше других – именно собственных земляков. Если прочие расы, попав в Пустоту и поняв безысходность свого положения, стараются объединиться и помочь друг друга, то земляне почему-то тут же начинают что-то делить, и под горячую руку попадают все прочие.
– Да, это удивительно, – признал Илья. – Не менее удивительно, что здесь вообще есть земляне.
– Так более того, – разошелся Порокопыч, – единственные из всех рас, земляне умудрились развязать здесь, в Пустоте, войну! И не против каких-нибудь уродцев с Альфы Центавра, и не против проклятых контийцев, что держат нас здесь, вдали от благ цивилизации, а против друг друга!
