Всю жизнь Брэдбери пишет фэнтези, и хотя “Крисчен сайенс
монитор” назвал “Что-то страшное грядет” “кошмарной аллегорией”, на самом деле
аллегория у Брэдбери есть только в произведениях научной фантастики. В фэнтези
его занимают темы, образы, символы.., и тот фантастический стремительный порыв,
который охватывает автора, когда он нажимает на педаль, поворачивает руль и
пускает свой драндулет прямо в темную ночь нереального.
Брэдбери рассказывает: “Черное чертово колесо” стало
сценарием в 1958 году, в тот вечер, когда я увидел “Приглашение к танцу” Джина
Келли и так захотел работать с ним и для него, что бросился домой, набросал
черновик сценария и побежал к нему. Келли проглядел сценарий, сказал, что будет
его снимать, и отправился в Европу на поиски денег; денег он так и не нашел,
вернулся разочарованным, вернул мне сценарий – что-то около восьмидесяти
страниц – и пожелал удачи. Я послал эту идею к черту и просидел два года,
заканчивая “Что-то страшное…”. В этой книге я сказал все, что хотел, о самом
себе в юности и о том, какие чувства испытываю к этой ужасающей штуке – Жизни –
и к другому ужасу – к Смерти, и о том, как опьянен ими обеими.
Но прежде всего, сам не понимая того, я сделал одну
замечательную вещь. Я написал хвалебную песнь своему отцу. Я не осознавал этого
до одного вечера в 1965 году, через несколько лет после опубликования романа.
Не в силах уснуть, я встал, порылся в своей библиотеке, отыскал роман,
перечитал некоторые отрывки и расплакался. Мой собственный отец был заключен в
романе! Как бы я хотел, чтобы он дожил до этого дня и смог прочесть о себе и о
храбрости, проявленной им ради любимого сына.
Когда я пишу эти слова, я вновь вспоминаю, с каким взрывом
радости и боли обнаружил здесь своего отца, навсегда – по крайней мере для меня
– заключенного в бумагу, напечатанного, переплетенного и прекрасного на вид.
Не, знаю, что еще сказать. Я наслаждался каждой минутой
работы над романом. Полгода я метался между вариантами. Я никогда не уставал.
Просто высвобождал свое подсознание, когда чувствовал, что готов к этому.
Из всех написанных мной книг эта мне наиболее дорога. Я буду
любить ее и людей в ней: папу, и мистера Электрико, и Вилла, и Джима – две
половинки меня самого, усталого и искушенного, – буду любить до конца своих
дней”.
***
Возможно, первое, что следует отметить относительно “Что-то
страшное грядет”, – это разделение Брэдбери на "две половины самого себя.
Вилл Хэлоуэй, “хороший” мальчик (они оба хорошие, но друг Вилла, Джим, иногда
на время отклоняется от правильного пути), родился 30 октября, за минуту до
полуночи. Джим Найтшейд родился двумя минутами позже – через минуту после
наступления полуночи, уже в Хэллоуин. Вилл – существо аполлониево, приверженец
разума и четких планов, он верит (почти всегда) в норму и в статус-кво. Джим
Найтшейд, как намекает его фамилия
[251]
, дионисиева половина, он подчинен
эмоциям, отчасти нигилист, склонен к разрушению и всегда готов плюнуть в лицо
дьяволу, чтобы проверить, зашипит ли слюна на щеке Повелителя Тьмы. Когда в
начале книги в город приходит продавец громоотводов (“перед самым началом
грозы”) и говорит мальчикам, что молния ударит в дом Джима, Виллу приходится
убеждать Джима поставить громоотвод. Первоначальная реакция Джима – “Зачем
портить забаву?”.
Символика времени рождения заметна и очевидна, точно так же
заметна очевидная символичность появления продавца громоотводов, который служит
вестником приближения дурных времен. Тем не менее Брэдбери бесстрашно ее
использует. Он берет архетипы огромные, словно карты размером с мост.
Старинная бродячая ярмарка с чудесным названием “Кугер и
Мрак – Представление Демонических Теней” прибывает в Гринтаун, принося с собой
под личиной удовольствия и удивления несчастья и ужас. Вилл Хэлоуэй и Джим
Найтшейд – а позже и отец Вилла Чарлз – узнают, что стоит за этой ярмаркой.
Сюжет постепенно сужается до борьбы за одну-единственную душу – душу Джима
Найтшейда. Назвать это аллегорией было бы неверно, но назвать рассказом ужасов
с моралью – в духе предшествующих книге комиксов Е.С. – можно. В сущности, то,
что происходит с Джимом и Биллом, не очень отличается от страшной встречи
Пиноккио на острове Удовольствий, где мальчики, потакающие своим нехорошим
желаниям (например, курят сигары или играют в бильярд на деньги), превращаются
в ослов. Брэдбери имеет в виду плотские соблазны – не только сексуальные
увлечения, но плотские в самых разнообразных формах и проявлениях – радости
плоти становятся такими же несдержанными и дикими, как вытатуированные
картинки, которые покрывают тело мистера Мрака
[252]
.
Что не дает роману Брэдбери превратиться в “кошмарную
аллегорию” или в упрощенную волшебную сказку, так это владение сюжетом и стиль.
Стиль Брэдбери, который так привлекал меня в молодости, теперь кажется слегка
переслащенным. Но он по-прежнему обладает поразительной силой. Вот абзац,
который кажется мне переслащенным:
«А Вилл? Вилл, скажем так, – последняя груша лета на самой
верхней ветке. Бывает, глядишь на проходящих мимо мальчуганов, и на твои глаза
навертываются слезы. Они чувствуют себя хорошо, выглядят хорошо, ведут себя
хорошо. Они не замыслили писать с моста или стибрить точилку в мелочной лавке.
Не в этом дело. А в том, что, глядя на них, точно знаешь, как сложится вся их
жизнь: сплошные удары, ссадины, порезы, синяки – и непреходящее удивление: за
что, почему? За что именно им такая напасть?»
