Одним словом, Розмари родила Сатану из комиксов, Маленького
Чертенка, с которым мы все знакомы с детства и который иногда приобретает
внешность мультипликационного дьявола, спорящего с Маленьким Ангелом о судьбе
главного героя. Левин еще больше усиливает сатирическую линию, окружая этого
Сатану ковеном, состоящим почти исключительно из стариков; они непрерывно
спорят раздраженными голосами о том, как надо воспитывать ребенка. То, что
Лора-Луиза и Минни Кастевет слишком стары, чтобы заботиться о ребенке,
добавляет заключительный мрачный мазок, и Розмари впервые ощущает связь со
своим ребенком, когда говорит Лоре-Луизе, что та слишком сильно раскачивает
“Энди” и что колесики колыбели нужно смазать.
Заслуга Левина в том, что сатира не уменьшает ужаса всей
истории, а, наоборот, усиливает его. “Ребенок Розмари” – блестящее
подтверждение того, что ужас и юмор идут рука об руку и что отказаться от
одного – значит отказаться и от другого. Именно этот факт блестяще использовал
Джозеф Хеллер в “Уловке-22” (Catch-22) и Стенли Элкин в “Живом конце” (The
Living End) (который можно было бы снабдить подзаголовком “Исследование жизни
после смерти”).
Кроме сатирических нитей, Левин прошивает свой роман нитями
иронии (“Это полезно для здоровья, дорогая”, – говаривала Старая Ведьма в
Комиксах). В начале романа Кастеветы приглашают Ги и Розмари на обед; Розмари
принимает приглашение при условии, что они с мужем не создадут хозяевам слишком
много хлопот.
– Дорогая, если бы вы нас потревожили, я бы вас не просила,
– ответила миссис Кастевет. – Поверьте, я ужасно эгоистична.
Розмари улыбнулась:
– Терри мне говорила совсем другое.
– Что ж, – с довольной улыбкой отозвалась миссис Кастевет, –
Терри сама не знала, что говорит.
Ирония в том, что все сказанное Минни Кастевет – буквальная
правда: она на самом деле крайне эгоистична и Терри – которая была убита или
покончила с собой, узнав, что ее собираются использовать в качестве инкубатора
для ребенка Сатаны, – на самом деле не знала, что говорит. Но она узнала. О да.
Хе-хе-хе.
Моя жена, воспитанная в католичестве, утверждает, что эта
книга – религиозная комедия, с неожиданной развязкой. Она говорит, что “Ребенок
Розмари” подтверждает все сказанное католической церковью о смешанных браках –
толку от них не бывает. Комедийный оттенок осознается сильнее, когда мы
вспоминаем о еврейском воспитании Левина на фоне христианских обычаев,
использованных ковеном. В этом свете книга становится взглядом на борьбу добра
со злом типа не-обязательно-быть-евреем-чтобы-любить-Леви.
Прежде чем покончить с вопросом о религии и перейти к
ощущению паранойи, которое, кажется, лежит в основе всей книги, позвольте
предположить, что хотя Левин любит насмехаться, это не значит, что он
насмешничает всегда. “Ребенок Розмари” был написан и опубликован в то время,
когда ураган “Бог-умер” бушевал в котле шестидесятых, и книга рассматривает
вопросы веры просто, но глубоко и интересно.
Можно сказать, что главная тема “Ребенка Розмари” –
городская паранойя (в противоположность паранойе деревни и небольших поселков,
которую мы увидим в “Похитителях тел” Джека Финнея), но можно сформулировать и
другую, тоже очень важную, тему: ослабление религиозных убеждений открывает
щель дьяволу и в макрокосме (вопросы мировой веры), и в микрокосме (цикл, в
котором Розмари переходит от веры Розмари Рейли к неверию Розмари Вудхауз и
снова к вере, но уже в качестве матери своего адского ребенка). Я не утверждаю,
что Левин верит в тезис пуритан – хотя, насколько мне известно, это возможно.
Но я утверждаю, что этот тезис дает ему точку опоры, на которой построен сюжет,
и что он честно относится к этой мысли и исследует все ее возможности. В том
религиозном пути, который проходит Розмари, Левин дает нам трагикомическую
аллегорию веры вообще.
Розмари и Ги начинают совместную жизнь как типичные
новобрачные; несмотря на свои твердые католические убеждения, Розмари
предохраняется от беременности, и оба соглашаются на том, что будут иметь
детей, только когда они сами – а не Бог – решат, что готовы к этому. После
самоубийства Терри (или это было убийство?) Розмари снится сон, в котором
старая учительница приходской школы сестра Агнес ругает ее за то, что она
разбила окно, и из-за этого школу сняли с соревнований. Но со сном смешиваются
реальные голоса из соседней квартиры Кастеветов, и мы слышим, как устами сестры
Агнес говорит Минни Кастевет:
"Любая! Любая! – говорила сестра Агнес. – Она должна
быть только молодой, здоровой и не девственницей. Не обязательно было брать
наркоманку из сточной канавы. Разве я не говорила об этом с самого начала?
Любая. Если только она молода, здорова и не девственница”.
***
Этот эпизод со сном убивает сразу нескольких зайцев. Он
забавляет нас – правда, веселье это довольно нервное и тревожное; он дает нам
понять, что Кастеветы каким-то образом причастны к смерти Терри; он намекает,
что Розмари вступает в опасные воды. Возможно, эти вещи интересны лишь другому
писателю – скорее разговор двух автомехаников, обсуждающих новый
четырехцилиндровый карбюратор, чем классический анализ, – но Левин справляется
со своей задачей так ненавязчиво, что мне не помешает взять указку и ткнуть ею:
"Вот! Вот здесь он начинает подбираться к вам: это
точка входа, а теперь он будет прокладывать путь к вашему сердцу”.
Однако самое важное в этом абзаце то, что из-за сплетения
сна и яви реальность приобрела для Розмари религиозный оттенок. Минни Кастевет
она отводит роль монашки.., и так оно и есть, хотя монашка эта служит большему
злу, чем сестра Агнес. Моя жена говорит еще, что один из основных догматов
католицизма, на котором она взросла, таков: “Дайте нам ваших детей, и они будут
нашими вечно”. Туфелька вполне подходит, и Розмари ее надевает. По иронии
судьбы поверхностное ослабление ее веры открывает дьяволу дверь в ее жизнь..,
но именно непреложное основание этой веры позволяет ей принять “Энди” вместе с
его рожками и всем прочим.
Так разделывается Левин с религиозными взглядами в
микрокосме – внешне Розмари типичная современная молодая женщина, которая могла
бы сойти со страниц стихотворения Уоллеса Стивенса “Воскресное утро”: когда она
чистит апельсины, звон церковных колоколов ничего для нее не значит. Но под
этой оболочкой по-прежнему живет приходская школьница Розмари Рейли.
С макрокосмом Левин управляется также – только шире.
За обедом, которым Кастеветы угощают Вудхаузов, разговор
заходит о предстоящем визите в Нью-Йорк Папы Римского. “Я пытался сделать
невероятное
[226]
правдоподобным, – замечает Левин, – вставляя реальные
происшествия. У меня лежали пачки газет того времени, когда происходит действие
романа, и в них говорилось о забастовке транспортников и о выборах Линдсея
мэром. Когда решив по очевидным причинам, что ребенок должен родиться 25 июня,
я стал проверять, что случилось в ту ночь, когда Розмари зачала, знаете, что я
обнаружил: визит Папы и мессу по телевизору. Говорите после этого о
прозорливости! С этого момента я почувствовал, что книга непременно получится”.
