В зените своей популярности роман вышел в твердом переплете
в издательстве “Грегт пресс” (1976 год). “Грегг пресс” – небольшая компания,
которая переиздала в твердых переплетах 50 или 60 книг научной фантастики и
фэнтези: романов, сборников, антологий, первоначально опубликованных в мягких
обложках. Редакторы серии (Дэвид Хартвелл и Л.У. Карри) отбирали книги
тщательно и продуманно, и в библиотеке всякого настоящего любителя фантастики –
и книг вообще – вы непременно увидите один или несколько заметных томиков в
зеленом переплете с красно-золотым тиснением на корешках.
О боже, опять я отвлекся. Впрочем, не важно; мне кажется, я
уже говорил, что убежденность Финнея в том, что “Похитители тел” – просто
интересная история, одновременно и верно, и неверно. Мое собственное давнее и
глубокое убеждение состоит в том, что сюжет – самое главное в литературе; сюжет
определяет и литературу, и все ее особенности: тема, настроение, символика,
стиль, даже характеристики персонажей – все это подчинено сюжету. Есть критики,
которые совершенно не согласны с такой точкой зрения, и я думаю, им было бы
гораздо комфортнее, если бы “Моби Дик” представлял собой докторскую диссертацию
о китах, а не рассказ о том, что случилось во время последнего рейса “Пекода”.
Именно к докторской диссертации сводят миллионы студентов эту книгу, но сюжет
ее все равно живет и будет жить – “Вот что случилось с Измаэлем”. Сюжет важен в
“Макбете”, “Королеве фей”, “Гордости и предубеждении”, “Джуде Незаметном”,
“Великом Гэтсби”.., и в “Похитителях тел” Джека Финнея. А сюжет, слава богу,
спустя какое-то время становится загадочным и не поддающимся ни анализу, ни
устранению. Ни в одной библиотеке вы не найдете магистерскую диссертацию,
названную “Элементы сюжета “Моби Дика” Мелвилла”. А если найдете, пришлите ее
мне. Я ее съем. С соусом для бифштексов.
Ладно. И все же не думаю, чтобы Финней возражал против мысли
о том, что достоинства сюжета определяются сознанием, через которое этот сюжет
пропущен, и что сознание любого писателя есть продукт внешнего мира и
внутреннего темперамента. Именно фильтр сознания подготовил письменный стол для
всех будущих магистров в области английской литературы, и я никак не хочу,
чтобы вы решили, будто я оспариваю законность получения ими степеней – Бог
свидетель, в качестве преподавателя английской литературы я просеял такое
количество дерьма, что им можно удобрить весь восточный Техас, – но огромное
количество людей, сидящих за столом изучения английской литературы, режут много
невидимых бифштексов и котлет.., не говоря уже о новых платьях короля, которые
продаются на этом самом большом в мире академическом рынке.
Однако вернемся к роману Джека Финнея. Мы можем кое-что
сказать о нем просто потому, что это роман Джека Финнея. Во-первых, мы можем
сказать, что роман основан на абсолютной реальности – прозаической реальности,
почти банальности, во всяком случае сначала. Когда мы впервые встречаем
главного героя книги (тут, я думаю, Финней возразил бы против использования
научного термина протагонист, поэтому не станем им пользоваться), доктора
Майлса Беннелла, он принимает последнего за день пациента – вывихнутый большой
палец. Входит Бекки Дрисколл – как вам это среднее американское имя? – и делает
первый намек: ее двоюродная сестра Вильма почему-то считает, что ее дядя уже не
ее дядя. Но эта нотка звучит слабо и едва различима за простыми мелодиями жизни
маленького городка, которые так хорошо исполняет Финней в начальных главах
своей книги… Финней использует архетип маленького городка, может быть, удачнее
всех с начала пятидесятых.
Эта ключевая нота звучит в первых главах романа негромко и
приятно, и в менее уверенных руках она стала бы просто безвкусной. Все очень
мило. Снова и снова возвращается Финней к этому слову: дела в Санта-Мире,
говорит он, не великие, не дикие и не сумасшедшие, не ужасные и не скучные.
Дела в Санта-Мире милые. Ни над кем не довлеет старинное китайское проклятие:
“Чтоб тебе жить в эпоху перемен”.
"Впервые я по-настоящему увидел ее лицо. Это было то же
самое милое лицо…” Это девятая страница. Несколько страниц спустя: “Снаружи
очень мило, температура шестьдесят пять градусов
[231]
, и освещение
хорошее.., все еще много солнца”.
Кузина Вильма тоже мила, хотя и простодушна. Майлс думает,
что из нее вышла бы хорошая жена и мать, но она еще не замужем. “Так все здесь
и идет”, – рассуждает Майлс, невинно не подозревая о банальности своих
рассуждений. Он сообщает нам, что не поверил бы, будто у такой женщины могут
быть проблемы с душевным здоровьем, “но кто знает?”.
Все это действовать не должно и все же каким-то образом
действует; мы чувствуем, что Майлс переступил через условности рассказа от
первого лица и обращается непосредственно к нам, точно так же, как нам кажется,
что Том Сойер из романа Твена разговаривает с нами.., и Санта-Мира, штат
Калифорния, какой ее рисует нам Финней, точно такой городок, и мы ждем, что
вот-вот увидим Тома, красящего забор (однако Гека, спящего в свинарнике, не
будет: в Санта-Мире такого не бывает).
"Похитители тел” – единственная книга Финнея, которую
можно отнести к жанру романа ужасов, но Санта-Мира – типичная “милая” декорация
Финнея – превосходное место для такого сюжета. Возможно, больше Финнею и не
нужно было писать: вполне достаточно, чтобы создать форму, которую мы сегодня
называем “современный роман ужасов”. Если таковой существует, то нет сомнений,
что Финней – один из главных его изобретателей. Выше я говорил о негромкой
мелодии, и мне кажется, что именно таков метод “Похитителей тел”: одна
негромкая нота, потом еще одна, потом целая трель. И наконец, рваная,
диссонансная музыка ужаса полностью поглощает мелодию. Но Финней понимает, что
ужаса без красоты не бывает: нет диссонанса без ощущения мелодии, нет отвратительного
без милого.
В романе Финнея нет равнин Ленга, нет циклопических
подземных руин, нет чудовищ, бродящих по туннелям Нью-Йорка. Примерно в то же
самое время, когда Джек Финней создавал “Похитителей тел”, Ричард Матесон писал
свой классический рассказ “Рожденный от мужчины и женщины”, рассказ, который
начинается так: “Сегодня мама назвала меня блевотиной, “ты блевотина” – сказала
она мне”. Вдвоем они вырвались из-под влияния фантазии Лавкрафта, которая
владела серьезными американскими писателями ужасов два десятилетия. Рассказ
Матесона был напечатан задолго до того, как “Странные истории” прекратили
существование; год спустя в издательстве “Делл” вышел роман Финнея. Хотя
Матесон и раньше опубликовал в “Странных историях” два своих рассказа, ни он,
ни Финней не были связаны с этим кумиром американских журналов ужаса; они
обозначили появление совершенно нового направления американской фантастики,
точно так же, как появление Рэмси Кэмпбелла и Роберта Эйкмана в Англии может
свидетельствовать об еще одном знаменательном повороте колеса
[232]
.
