«Вот ты и попалас-с-сь», — прошептала Меллинтан, осторожно заглядывая чуть прищуренным золотым глазом в щелочку-кормовое окно.
«Давным-давно, в Земле Джезим, что зовется Землей Радости, жила женщина по имени Джойана, у которой было три мужа и три сына?» — передразнила богиню обнаглевшая Джона.
«А почему ты удивляешься? Ты ведь всегда мечтала о судьбе Шиярши. Разве нет? И ты уже спасла одного из сыновей и одного мужа».
«Вилдайра и Шэррара?»
«Тебе виднее», — хихикнула Меллинтан, преобразившись из премудрой Матери диллайн в лукавую зазнайку Дилах.
«Отчего ты не спасешь Аластара? Он же и твой сын тоже».
«Разве я могу спасти его от самого себя? — удивилась богиня. — Я приняла невинных, я простила раскаявшихся, я одарила талантливых, но я не в силах снять проклятье, которое люди накладывают на себя. Никто не может».
«Особенно если проклятья эти принимают форму паровозов».
«Ты затаила обиду, но хочешь его спасти?»
«Я зла на обоих, на ролфи и на диллайн, и… все равно люблю их».
«Да, да, я помню. В Земле Джезим, что зовется Землей Радости, жила женщина по имени Джойана», — поддела собеседницу баловница Дилах.
«Меллинтан» неслась по волнам к берегам Джезима, словно касатка, опасная пушками и умная опытом капитана, а в ее тесном нутре, в сердцевине, пряталась маленькая женщина, так сильно любившая в детстве героические сказки.
Свечу Джона зажечь не пыталась. Зачем, если она внутри богини, как птенец в скорлупе? Что нового увидят глаза, если смотреть в себя?
«Чем же кончилась история Шиярши?»
«А как тебе бы хотелось?»
«Я думаю… — Джона сразу же вспомнила свои детские фантазии. — Она нашла Сибу, победила ее обидчиков, и они зажили счастливо в Земле Джэвэйд… А где она теперь, эта земля?»
«Спит на дне океана».
«Значит, сказка закончилась плохо», — опечалилась шурианка.
«Это значит, что Шиярша не отыскала Сибу. Если мы не находим того, кого любим всем сердцем, то земля уходит из-под ног и наш мир исчезает».
«Я не понимаю…»
«А ты подумай».
И Джона думала. Свернулась клубочком под жестким одеялом, пахнущим Аластаровым табаком, засыпая и просыпаясь в его шерстяных объятиях. Бравый вестовой воспользовался отсутствием Яфы и, тихонечко заглянув за шторку, по секрету шепотом пересказывал вахтенным матросам, будто своими глазами видел, как черные косы шурианки сами по себе ползали по койке, точно змеи.
— Блестящие, толстые и шевелятся, что твои гадюки, клянусь Очами Меллинтан!
— Брехня! Баба как баба, — фыркал недоверчивый рулевой. — Полюбовница нашего князя.
— Ты че? Она ж княгиня!
— Новенький ты еще, Рори, не знаешь, что шурия эта — виртджорна давняя любовь.
— А чего ж он с ней не спит?
— Знать, рассорились. А чего такого? Меж милыми такое завсегда бывает.
Но слухи про живые косы-змеи шурианской колдуньи, влюбившей в себя Эска, поползли не хуже юрких ужей, во все стороны, проскользнули во все щели.
— Наш-то черный ходит, — шушукались мальчишки-мичманы. — Злой и весь больной от тоски.
— Знамо дело — по ночам черные змеи кровь ему сосут.
— Вернемся, сразу же к оракулу пойду. К Деве Калтрине.
На том и порешили: если шурианка навела порчу, то предсказание сразу на это укажет. И попеняли на то, что не жгут больше на кострах проклятых Третьих, как это делали добрые ролфи в былые времена. Жгли и топили, и правильно делали.
А Джоне снились злые дети с ветхими лицами. Они водили вокруг нее хороводы и пели ей звонкие песни. Слов сновидица не понимала, но знала точно — песни эти о смерти, о тлене, о гнили, о прахе, о том, из чего они созданы и чем станут, окончательно… обветшав.
«Кто они, о Дилах?»
«Те, кто, убегая от Проклятия, избрал дорогу смерти. Те, кто за спасение расплатился душой, — молвила Золотая Луна и добавила: —Те, кто спрятался от Шиярши».
«Я снова не понимаю. Ты все время говоришь загадками».
«Значит, просто найди Сибу, о Джойана, женщина из Джезима», — рассмеялась Дилах и снова стала кораблем-фрегатом.
Рамман Никэйн, граф Янамари
Погоды в Янамари стояли почти летние, но тепло это было обманчиво. Дни становились короче, ночи холоднее, а рассветы туманнее. Вроде бы солнышко еще припекает, но вдруг так повеет студеной прохладой, что сомнений не остается — отцвело лето янамарское, прекрасное. И впереди всех ждет в гости зима, которая в последнее время что ни год, то с сюрпризом. В прошлом году вообще никакой зимы не было — слякоть даже не подмерзла ни разу. Древние приметы утратили смысл, новых еще не придумалось. И будто сломалось что-то в божественном механизме смены времен года и природного цикла. Впрочем, чему удивляться, если за последние двадцать лет в Синтафе все, что можно, пошло трещинами — начиная от государственного устройства и заканчивая, по слухам, главной башней Мэйтагаррского замка в Санниве. Никто уже не удивился, когда в середине мая вдруг выпал снег, а из Дэйнла взяли и ушли все кошки. Старожилы не уставали повторять, что не за горами Последний Час Мира, а народ валом повалил на поклон к ведающим тропы в Тонкий мир. Кто к оракулам, кто к рунным магам, кто к древним шурианским алтарям, а кого-то и на развалины храмов Предвечного заносило ненароком. Спросить бы у шуриа, что происходит с духами, которых те видят, как обычные люди — соседей по улице, но не осталось в Янамари детей Шиларджи. Ускользнули из горячих объятий гражданской войны, от пылких взоров любителей подпустить «красного петуха» в дом подозрительного инородца, от искателей виноватых во всех бедах, сбежали на свой остров. Даром, что ли, каждый год в Амалер и Вэймс Священный Князь присылал по кораблю, на борту которого любого шуриа встречали с распростертыми объятиями. И, поговаривают, даже подъемные давали на первоначальное обустройство домашнего хозяйства. Беженцы из Синтафа, чудом спасшиеся от гонений эсмондов, все равно плакали навзрыд, покидая Джезим, но задержаться решились единицы.
Граф Янамари с радостью последовал бы примеру Вилдайра Эмриса. Он-то не понаслышке знал, зачем нужны шуриа Джезиму. Но, к сожалению, ничего хорошего предложить народу своей матери не мог. У него и без Третьих хватало забот. Попробуй сохранить равновесие между желаниями горячих голов из совета провинции и нуждами Северного Княжества, попробуй удержаться в рамках лояльности к Аластару и одновременно не прослыть в глазах народа «подголоском Эска». Сложно это и непросто.
Рамман в очередной раз с благодарностью глянул на портрет отца. Как бы там ни повернулось с душами полукровок, но дух Бранда Никэйна будет всегда жить в его сердце.
