— Когда мы уже поедем? — заскулила продрогшая до костей Джона, подойдя ближе к месту расправы над денщиком.
— Никогда! — гаркнула злобно Грэйн, прожигая насквозь шмыгающего носом Сэйгана ненавидящим взглядом.
Тот молча утер кровищу рукавом и повинную голову склонил. Чтобы, значит, сразу стало ясно — все плохо.
— Почему? Что такое? — всполошилась шуриа.
Но ролфийка сначала бросила денщику:
— Что встал? Надо убрать карету с дороги. Правь вон к тому оврагу. — И только потом, повернувшись к подруге, буркнула сердито: — Лошадей придется пристрелить. Дальше мы пойдем пешком.
Джона испуганно вцепилась в рукав ролфийкиной шинели.
— А что случилось с лошадьми? — шепотом спросила она.
— Сап! — капитанша в сердцах сплюнула и махнула рукой. — Этот щенок Сэйган, когда менял лошадей, умудрился прохлопать одну с сапом!
Хотелось крикнуть «Я так и знала!» и в сердцах сплюнуть на землю, как это делал отцов конюх. Джона еще совсем маленькая была, когда опытный лошадник рассказал про неизлечимую хворь, да к тому же заразную для людей. И уж если человек, особенно шуриа, подхватит болячку, то помрет от тяжкого воспаления легких или мозговой горячки. Помнится, зареванная, до смерти перепуганная обрисованными добрым конюхом в красках язвами, которыми во время болезни идет все тело, Джойана прибежала к матери и заявила, что никогда больше на своего пони не сядет. Оказалось, что люди болеют редко, а слуга чуток сгустил краски, но детский ужас остался.
— Как думаешь, вещи тоже придется оставить? — жалобно вопрошала шуриа.
— Ну, если ты давала лошадям облизывать свой сундук, тогда да, — пожала плечами Грэйн. — Я не слыхала, чтоб кто-то заразился через вещи. Прожарим то, что на нас, над огнем, и достаточно. Я вот боюсь, как бы нас теперь не оштрафовали… Может быть, закопать трупы? Ты не знаешь, волки этим болеют?
Джойана приуныла.
— При Императоре за каждую заболевшую лошадь полагался штраф в один серебряный оули… Не думаю, что Аластар стал что-то менять.
Закапывать пять огромных туш ей совершенно не улыбалось. Да и не заслуживали подлые эскизарцы, подсунувшие ир-Сэйгану хворую скотину, заботы об их благополучии.
Грэйн поскребла в затылке и предположила задумчиво:
— Если бросить и лошадей, и карету, то уже завтра волки и дикие собаки оставят от них очень немногое. А неплохой способ замести следы?
Ролфийка всю дорогу от Нэшана маялась подозрительностью, выискивая вокруг приметы тайной слежки или преследования. Уже, должно быть, сто раз пожалела, что пустилась в авантюру с поездкой. И сама вся извелась, и Джону заразила. Посему, прикинув небольшую выгоду, которую они получали от такой неожиданной жизненной оплеухи, шуриа несколько воспряла духом.
— Эдак мы совсем затеряемся. Хорошо.
Обреченные на смерть, но, по счастью, не ведающие о своей судьбе животные неспешно тащили карету через поле к оврагу. Практически к месту своей казни. И как ни жаль было шуриа лошадок, а сапа она боялась больше. Все равно безвинных тварей ждала жестокая и мучительная смерть. Негоже бессловесным животным страдать без надежды на помощь и исцеление. Больная кобыла и так уже дрожала всем телом от лихорадки. Бедолага…
— Да. Дойдем пешком до города… не вспомню сейчас, как называется… ближайший к югу по дороге. Там есть пароходная пристань. Эрн Рэдрин говорил мне, что по Ирати налажены регулярные рейсы. Сядем на пароход и спокойно доплывем до Дэйнла.
— Ох! — Шурианка тут же вообразила себе расхваленную в газетах техническую новинку и обрадовалась. — Прекрасно! Мы поплывем на пароходе.
Даже в ладоши захлопала. Надо же посмотреть на близких родичей конкурентов за сердце Эска? Может, он прав?
А что до пешей прогулки до города, то ничего тут страшного нет. Лишь бы подальше от хворых животных и поближе к реке и пароходу, на котором, как обещают владельцы, есть даже буфет. К тому же Бранд всегда говорил: «Холодно тому, кто слишком медленно ходит». Что ж, ускорим шаг!
Грэйн снисходительно улыбнулась подруге, радующейся, будто дитя:
— Да, Джойн, на нем.
Пароходы! О, тут было от чего впасть в восторг! Пароходы у самой эрны Кэдвен вызывали томление в груди и першение в носу. Удивительные штуки! Она и сама подпрыгивала от счастья не хуже своих мальчишек, когда разорилась на прогулку со своим выводком по Лейт на маленьком речном пароходике «Стриж», первом в Эйнсли и во всей Ролэнси, тогда еще редкости и диковинке…
У пароходов масса преимуществ перед лошадьми, к слову. Они не устают, не сбивают себе копыта, не ломают ноги и не болеют сапом. И безнадежно больной пароход не придется пристреливать и оставлять на поживу стае расплодившихся в полях Файриста одичавших собак.
Сэйган шмыгал разбитым носом и украдкой тер глаза. Грэйн сердито прикусила губу:
— Выпрягай! А ты, Джойн, пока собери наши вещи. Брать только то, что уместится в вещевой мешок! Один!
— Готово, эрна, — потухшим голосом пробормотал денщик.
— Ну, пошли тогда, что ли, — вздохнула ролфийка, достав пистолет. В барабане оружия как раз шесть пуль, хватит на всю четверку и на мерина тоже.
Сэйган еще раз всхлипнул, поглаживая рыжую по морде. Эрна Кэдвен, попав в капкан одновременно жалости и злости, предсказуемо рассвирепела:
— Ну, что развел тут сопли?! Пшел вон отсюда! Иди помогать леди Джойане. Толку-то мне от тебя, щенок. Сама справлюсь.
Но тот не отходил, вздыхал и смотрел искоса, побитым псом.
— Ладно, — сдалась Грэйн. — Тогда отведем их подальше. Негоже леди Джойн смотреть на такое. А ты… Локка видит, что ты наказан.
— Да, эрна, — покорно кивнул Сэйган, поневоле благодарно вздрагивая.
Ведь если рассудить по-ролфийски, то вина денщика, не справившегося со своими обязанностями, была ужасающей. Грэйн волей-неволей пришлось бы его как-то покарать, иначе за дело возьмется сама богиня, оскорбленная нарушением традиционного строгого порядка. А так ир-Сэйган отделался малой кровью — всего лишь распухшим ухом и разбитым носом. Другой бы избил сперва, а потом еще и выпороть приказал. Вот что значит — служить офицеру в юбке. Жалостливая она, потому как баба — она и есть баба.
Куда повел лошадей понурый капрал Сэйган и зачем следом ушла эрна Кэдвен с пистолетом, можно было не спрашивать. Джона уже давно не маленькая девочка. Напротив, надо сказать «спасибо» названой сестре, которая пренебрегла жалостливой женской природой и взяла на себя жестокое милосердие.
Грянут одиночные выстрелы, и духи лошадиные ускачут прочь быстрее ветра. И даже не поймут разницы между бытием и небытием.
И раз суровая ролфи приказала: «Никаких панталон!» — то Джона занялась отбором самого-самого необходимого. Нет! Самого-самого-пресамого необходимого, без чего никак нельзя, совсем-совсем. И если подойти к решению этой задачи ответственно, то брать надо все, кроме панталон. Но все бедный ир-Сэйган не донесет — это точно.
