И так бы и мучилась вопросом выбора Джойана Ияри, если бы после выстрелов вдруг не раздался громкий волчий вой.
Ролфи пели над трупами лошадей, созывая четвероногих побратимов на изобильную трапезу. Голоса словно в салки играли — то отрывисто взвывала Грэйн, то тянул и тянул долгую грустную ноту ее денщик. И не прошло и пяти минут, как откуда-то из-за холмов отозвался сначала один серый зверь, затем второй, а потом и третий.
Стальной звук волчьей песни ударял в серебряный гонг Хелы-Морайг, дрожали на ветру седые травы. И Джона не вынесла щемящей тоски, подхватила пронзительную мелодию:
— А-у-у-у! У-ууу!
Негромко, чуть слышно, одними губами, вплетая свой голос в звериный зов. Ей вторили духи Эскизара, духи Джезима: «А-ууу! У-у-у-ууу! Мы снова вместе! Кони, волки, люди, реки, луны, змеи, совы и деревья! Бесконечна цепь смертей и рождений — серебряная цепь Жизни. Звено цепляется за звено, не разорвать и не расковать их. А-уу-у-у!»
Вернулась ролфи в самом решительном настроении, молча вышвырнула из мешка большую часть тряпья, сунула радикально облегченную ношу в руки ир-Сэйгану, а сама, после некоторого колебания, взяла под локоток Джону.
— Идем.
Шуриа открыла рот, чтобы возразить, но быстро передумала и прикусила змеиный язычок от греха подальше. Грэйн пребывала в таком «замечательном» настроении, что и за шиворот могла поволочь.
Дорога неблизкая, подмораживает, а дыхание надобно беречь. Все правильно, так и надо.
* * *
Дети Морайг в большинстве своем — не те люди, которые долго станут тяготиться собственным промахом. Виноват — отвечай, а раз ответил — ступай себе дальше. Но вина Кэйррона ир-Сэйгана была не просто огромна, она еще и имела последствия самые тяжкие. Поэтому бравого ролфийского капрала и переполняло сейчас желание хоть как-то искупить проступок. Шутка ли! — по его, капрала Сэйгана, личному недосмотру Священная Невеста вынуждена маршировать ночь напролет по паршивому файристянскому проселку! Пешком! Да если бы эрна Кэдвен позволила, он не то что княгинины вещички, он бы ее саму на закорках дотащил теперь хоть и до самого Дэйнла. Благо росточку в Ее Священной Особе всего ничего, да и весу — чуть. Но суровая эрна оказалась сурова во всем и загладить свою вину Кэйррону таким незамысловатым способом не позволила. Вот и топал сейчас капрал, скорбно повесив голову, и лишь иногда позволял себе заискивающее шмыганье разбитым носом. Нос, кстати, уже почти не болел, однако напомнить командирше об этаком увечье тоже нелишне. Вдруг отойдет?
Ноябрьская ночь порадовала путников заморозком. Лужи, обильные после нескольких дней ненастья, хрустели под сапогами первым тонким ледком, дыхание клубилось паром. Княгиня, бедняжка, изо всех сил старалась поспевать за идущей впереди эрной, а шагала эрна широко и по сторонам зыркала зеленющими глазами что твой Маар-Кейл на ночной охоте. Сэйган же плелся позади леди Джойн, прикрывая тыл и следя, чтоб Ее Священная Особа, не попустите богини, не поскользнулась.
* * *
Если считать все неудобства пешего марша как очередное захватывающее приключение, то все получилось совсем неплохо. В карете ехать каждый может, а своими ногами всю ночь тракт мерить далеко не любой сумеет. Джона по праву гордилась своей выносливостью.
У них с Брандом случались разные оказии: и в стогу ночевали, и конфедератскую границу болотами переходили. При Атэлмаре Седьмом жизнь аристократов не баловала постоянством монаршего благоволения. Сегодня ты — первый любимчик, а завтра — сгниешь в каземате безвестным узником.
Тайная связь с Аластаром тоже требовала от Джоны ежечасной готовности рисковать, убегать и прятаться. Получить посередь ночи записку «Жду в трактире «Перепелка», набросить плащ поверх ночной сорочки и верхом, без охраны и сопровождения, мчаться на долгожданное свидание, а уже через полчаса ласкаться на узком ложе — это же мечта каждой женщины.
Не нужно также забывать и про знаменитое похищение янамарской графини бесстрашной эрной Кэдвен. Спустя четверть века все страхи и ужасы того путешествия растаяли в памяти бесследно. Зато как завороженно слушали обитатели «Лалджеты» эту историю. Детей Шиларджи хлебом не корми — дай послушать сказку-быль. А повесть Джоны содержала в себе все самые важные ингредиенты настоящей шурианской сказки: злая ролфи, вероломное похищение, неупокоенный дух, кораблекрушение, битва и рождение ребенка. Неудивительно, если лет через сто «Балладу о женщине из Джезима» станут петь на привалах и праздниках.
Топая в ногу с Грэйн, шурианка времени не теряла. Чтобы не думать о гудящих ногах и ноющей спине, она сочиняла начало очередной саги «Как Джойана ездила на смотрины». Выходило не слишком складно. И в основном потому, что не получалось подобрать достойной рифмы к слову «сап», а с «и тут с лошаденками сап приключился» сочеталось только глупое «…и сам застрелился». Обидно, правда? Во-первых, ир-Сэйган и не думал стреляться, а в шурианских песнях — всегда одна только чистая правда. А во-вторых, плохая это примета — заранее складывать сагу. Неведомо, чем смотрины закончатся для всех участников. А вдруг девица окажется шпионкой эсмондов? А вдруг…
— Грэйн!
— Джойн, давай потом, а? — отрезала ролфи. — Дойдем до трактира, поедим, согреемся, и тогда споешь мне свою песенку. Хорошо?
Джона фыркнула, но возражать не стала. Ее даже Аластар осаживал за неуемное желание придумать себе всяких ужасов раньше, чем что-то успеет произойти.
И честно дотерпела до рассвета и указательного столба с надписью «Лайз». Так назывался городишко с пристанью для пароходов, если верить карте и скульптуре-клумбе из старых кирпичей, рекламирующей частную компанию — пароходовладельца. Не иначе — попросили печника выложить и лодочку, и трубу. Джона сразу же взбодрилась, словно полведра кадфы выпила залпом.
— Прикажу в «Лалджете» разбить такую же. Только в виде сухопутного парохода. И чтобы из трубы росли петуньи!
Ир-Сэйган нервно хихикнул.
* * *
Грэйн повела носом. Речная сырость, тина, рыба, мокрое дерево ящиков, лодок и причалов, гниющие листья… о, вот и еще запахи, а затем — и звуки…
— Войной пахнет, — изрекла ролфийка и удовлетворенно кивнула собственному замечанию. — Взгляните-ка, вербовщики. Сэйган, смотри, не попадись им.
— Да уж постараюсь, ваша посвященная милость, — искренне заверил ее денщик, с опаской покосившись сперва на эрну Кэдвен, а потом на пеструю процессию на ближней улочке. Впереди — сержант в шляпе, празднично украшенной совиными перьями и лентами, алыми и белыми. Шпага сержанта с наколотой на нее лепешкой возвышалась, будто знамя, музыканты — барабанщик и флейтист — исполняли веселый марш, нестройная колонна мужчин в разномастной одежде угрюмо топала следом. Все как на Ролэнси, да не совсем. И Грэйн, и, тем паче, Сэйган сразу подметили различия. Не бежали следом за новобранцами ребятишки обоих полов, среди горожан, провожающих взглядами процессию, не раздавалось криков и возгласов, ни приветственных, ни ругательных. Никаких. Вербовочную команду окружало всеобщее молчание. Безмолвствовали даже женщины, хотя никто и никогда не смел оспаривать их святое право хорошенько обругать вербовщика, забирающего мужчин из семьи. Да на том же Конрэнте сейчас бы такой лай стоял, что у всех в округе уши бы поотсыхали! Кому и поносить вояк, как не матерям и женам? Опять же, честь честью, а ритуал соблюсти надо. Известно же — чем громче ругается мать вслед уходящему сыну, тем милостивей к нему Локка и Морайг.
