Минут через двадцать мы пили чай. Гриша ожил, Славик убрал с
пола осколки вазы и, отказавшись от второй чашки чая, возился с пылесосом.
Спросил как бы между делом:
— Анна Станиславовна, а вы ведь хитрите…
— Что? — удивилась я, пожалев, что за ухо я
цапнула Григория, а не эту скользкую личность.
— Трофимова-то вы знаете. Как же, вспомните, Анна
Станиславовна, он ваш воздыхатель. Все просил к окну подойти. Записки писал.
— Так это вы совали всякую дрянь в мой почтовый
ящик? — Я слегка нахмурилась.
— Не мог отказать другу. Он буквально лишился разума от
любви к вам. Вообще-то его можно понять. Кто из мужчин устоит перед такой
красотой… — Он противно хмыкнул, а Гриша кисло улыбнулся.
— Значит, Трофимов — это тот самый тип, который писал
дурацкие записки?
— Он и есть. Хотя записки, конечно, не всегда сам
писал, затруднительно это в его положении. Но мы с ним связь поддерживали,
поэтому я в курсе всей вашей истории.
— Если вы в курсе, то должны знать: я этот почтовый
роман не приветствовала и впредь просила меня не беспокоить.
— Конечно, конечно, Анна Станиславовна, ваше письмо я
читал. Прекрасный слог… Сейчас мало кто так пишет. Но на Трофима это, должно
быть, не произвело впечатления, или любовь его воистину не знала границ, иначе
совершенно непонятно, отчего он подался к вам, страшно рискуя при этом.
— Когда подался? — фыркнула я.
— Ну… как из тюрьмы-то сбежал. Представьте, его ждут
друзья, можно сказать, места себе не находят, пребывая в сильнейшем волнении, а
он прямехонько к вам.
— Ко мне? — вторично фыркнула я.
— Анна Станиславовна, — развел руками
Славик. — Одежда-то его в вашей ванной…
«Подумать только, а я про нее совершенно забыла».
— Как же вы так? — продолжал веселиться
худосочный. — Неосторожно… А если бы милиция, не приведи господи… Ведь за
соучастие-то в побеге срок положен. Такая женщина, как вы, и вдруг в тюрьме…
— Перестаньте меня шантажировать, — посуровела
я. — Я действительно помогла вашему товарищу. Он явился среди ночи и до
смерти меня напугал. Я дала ему вещи мужа и вернула его деньги. Честно скажу,
когда за ним захлопнулась дверь, я вздохнула с облегчением.
— Разумеется… вы душевная женщина и не сделали ничего
плохого. Акт человеколюбия… А Сергей не сказал вам, куда отправился?
— Я не спрашивала. А потом, с какой стати ему со мной
откровенничать?
— Ой, не скажите, Анна Станиславовна, ведь форменным
образом лишился человек разума. Такая любовь… Я по натуре скептик, но
признаюсь, его чувства к вам произвели впечатление. И на Григория, между
прочим, тоже. Записки вам передавал он.
— В самом деле? — позволила я себе удивиться,
Гриша в ответ промычал что-то неопределенное. — Конечно, мне
небезынтересно, что мужчина питает ко мне определенные чувства, но ваш друг…
как бы это выразиться, беспокоил меня. Мне совершенно не хочется быть
замешанной в неприятной истории.
— Мы понимаем, — вздохнул худосочный. —
Вашему мужу ни к чему знать, кто в настоящий момент ходит в его вещах, поэтому,
Анна Станиславовна, если уж Сергей успел вам шепнуть что-нибудь, будьте добры,
скажите…
— Совершенно ничего не шепнул, — развела я руками,
посмотрела на Гришу и добавила:
— Все-таки вы меня обманываете. Говорите, что он ваш
друг, что вы его где-то ждали, из чего я делаю вывод, что его побег был
организован вами. А потом являетесь ко мне и спрашиваете всякие глупости. Кому
же знать, где он, как не его друзьям.
— Говорю же, Анна Станиславовна, ждали мы его
совершенно напрасно: не явился. Просто не знали, что думать. Из тюрьмы он, так
сказать, удалился, а нигде не возник. Беспокоимся.
— Я думаю, проявлять беспокойство еще рано. Объявится.
Позвонит или напишет. Ведь вы друзья.
— Конечно-конечно. Но ведь душа-то не на месте, вот и
хотелось бы знать наверняка.
Сколько бы мы еще продолжали в том же духе, неизвестно, но
тут в дверь настойчиво позвонили. Из коридора доносился разноголосый хор
голосов, среди них выделялся один с явно командирскими нотками.
— Вы кого-нибудь ждете? — спросил Славик, а Гриша
впервые за долгое время смог шевельнуться в кресле.
— Нет, — честно сказала я и потопала в прихожую,
Славик забежал вперед и заглянул в «глазок». Увиденное ему чем-то не
понравилось, я открыла дверь и поняла, чем. На пороге стояли милиционер и двое
в штатском, тоже похожие на милиционеров, а также жильцы двух квартир в полном
составе, громко обсуждавшие недавний побег.
— Здрасьте! — гаркнул тот, что в форме, но,
заметив худосочного и Григория, добавил тише:
— Извините, я вижу, у вас гости…
— Нет-нет, — улыбнулась я. — Проходите,
пожалуйста.
— Проходите-проходите, — обрадовался
Славик. — Мы уже уходим. Всего доброго, Анна Станиславовна. Спасибо за
чай.
— Заходите еще, — улыбнулась я со всей возможной
приятностью.
— Придем, — пообещал Гриша, коснулся своего уха и
поморщился.
После десяти минут довольно мирной беседы с милицией я
спешно собрала Сережины вещи и отнесла их на помойку, а потом задумалась. Возвращаться
в квартиру было опасно. Славик с Гришей могли вернуться, а я еще не успела
соскучиться по ним. Разумнее пожить у Лильки. Ромео со мной согласился, и мы
отправились к подружке.
Однако дома ее не оказалось, она уехала в Москву по каким-то
неизвестным делам. Я загрустила и целый день болталась по городу без видимой
цели, ближе к вечеру подумала, а не вернуться ли к мужу, но в конце концов
отправилась домой.
На стоянке неподалеку от подъезда стояла машина,
подозрительно похожая на мою.
— Тебе это ничего не напоминает? — спросила я
Ромео и на всякий случай подошла поближе. Сомнения меня оставили: это была
действительно моя машина. В целости, как говорится, и сохранности. Но ведь
кто-то ее сюда перегнал?
Я вприпрыжку бросилась в свою квартиру, по пути заглянула в
почтовый ящик. Ключи от машины были завернуты в клочок тетрадной бумаги. Вряд
ли о машине позаботились Славик с Гришей, выходит, либо Сережа вернулся в
город, либо есть у него друзья, кроме этой колоритной парочки.
Оказавшись в квартире, я сразу пооткрывала все двери (в том
числе и двери шкафов) и даже позвала:
