- Папочка! - сказал я тихо.
За дверью молчали.
- Ганс? - спросил отец. - Иди, иди, мальчик, иди к маме. У меня что-то болит голова, я к обеду не выйду.
- Папочка! - повторил я робко.
- Иди, иди, мальчик, я работаю.
Он отошел от двери и снова зашагал по кабинету.
Это я помню так хорошо, потому что с этого дня и начался тот бурный разворот событий, о котором я буду рассказывать дальше.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Знаю дела твои, ты не холоден и не горяч.
О, если бы ты был холоден или горяч, но
поелику ты не холоден и не горяч, а только
тепел, я извергну тебя из уст моих.
Апокалипсис
Глава первая
У профессора разболелась голова.
Он ушел в свой кабинет и заперся на ключ.
Ланэ, печальный и потерянный, целый день бродил по дому, натыкался на мебель, рассеянно говорил: "Что за дьявол!" - и качал головой.
Наверх он, разумеется, подниматься не смел.
На другой день к вечеру - профессор все сидел в кабинете, и обед ему подавали туда же, - Ланэ неожиданно встретил Курта.
Курт стоял за углом веранды и обтесывал какой-то кол. Обтесывает, возьмет в руки, как копье, посмотрит и снова начнет тесать.
Ланэ вышел из-за угла и чуть не угодил ему под топор.
- Уф! - сказал он, отскакивая. - Это вы, Курт?
- Я, - ответил Курт, продолжая работу. - Ваше письмо я передал.
- Да, да, - подхватил Ланэ, радуясь предлогу начать разговор с Куртом. - Да, да, письмо. И прямо в руки? Как я и просил?
- А как же, - ответил Курт и, выпрямившись, поднял кол на уровень глаза, как подзорную трубу, - в самые что ни на есть собственные руки.
- Ну и что же?
Курт посмотрел, покачал головой, снова взял топор, положил кол на землю и, крякнув, как заправский мясник, отмахнул заостренный конец.
- Ну и что же, Курт? - несмело повторил Ланэ.
- Ну и... отдал письмо, - рассеянно ответил Курт, думая о другом. Что за черт? Не то дерево такое, не то топор... да нет, что топор! Топор как топор. Неужели же я?.. - Он остановился в тяжелом раздумье.
- Нет, что сказал профессор? - продолжал робко спрашивать Ланэ.
- Ах, что сказал-то? Сказал: "Спасибо, Курт!"
- А мадам?
- И мадам сказала: "Спасибо, Курт!" Вот, - он повернулся вдруг к Ланэ и посмотрел ему прямо в лицо, - вот полюбуйтесь, третий кол порчу! И чему приписать, не знаю! Не то дерево такое, не то топор. Да нет, что топор! Топор как топор.
- Вот видите, - уныло поник головой Ланэ.
Курт взял палку и злобно, как дротик, метнул ее в другой конец газона, так, что она воткнулась в клумбу.
- Ну а тот? - спросил Ланэ, и слегка кивнул головой в сторону дома.
- Кто? Курцер, что ли? - громко догадался Курт. - Не знаю, я его совсем не вижу.
Помолчали.
- Третий кол! - покачал головой Курт и вздохнул.
- Я, Курт, на вас надеюсь! - вдруг заговорил Ланэ, смотря в землю и роя гравий носком ботинка. - Вы сами понимаете, что мне было бы крайне неудобно, если бы...
- Ну еще бы! - даже слегка фыркнул Курт. - Что я, совсем без головы, что ли? Мое дело какое? Мое дело - молчать. "Каждому шампиньону - помнить свою персону, каждому ореху - знать свою застреху, а каждому змею - ползти в свою галерею", - вот и вся моя мудрость! Вы мне, а я земле - и все! Вот!
Они снова помолчали.
- Вы сюда надолго? - спросил Курт, видимо, успокоившись и забыв про испорченную палку.
- Нет, вот только письмо передать и обратно.
- О! Письмо? Это какое же письмо? То же самое? - удивился Курт.
- Нет, то другое, - улыбнулся Ланэ его непониманию. - Это письмо такого рода, что профессор...
- ...запляшет от него, как щука на сковородке? - догадался Курт и пристально посмотрел на Ланэ.
И Ланэ смутился и даже испугался его взгляда, быстрого, насмешливого и очень ясного.
Этот человек, которого мельком видел он много лет тому назад, потом потерял из виду и забыл так же, как ежедневно мы забываем тысячи лиц, на минуту мелькнувших перед глазами и сейчас же ушедших в другую сторону, теперь опять встал перед ним, и он почувствовал, что не может разгадать его настоящего значения. Почувствовал он это только сейчас, но зато сразу же решил, что Курт не просто Курт, а кто-то еще, а вот кто - он не знает и может только догадываться. Может быть, шпион Гарднера?
И все-таки письмо он отдал ему, а не кому другому. Почему? Этого он тоже не мог уяснить себе.
В первую минуту подействовали, конечно, растерянность и невозможность быстро сообразить все обстоятельства, что ему иногда было свойственно: уж слишком хотелось Ланэ в ту пору пока-зать профессору, что он не подлец. То есть, может быть, он и подлец, но какой-то особый подлец, такой, который, несмотря на все, в самой глубине своего падения сохраняет благородство. Ведь и падения-то бывают разные: один падает в пропасть, а другой просто в помойную яму. Разве можно его, ученого хранителя музея предыстории, сравнить с каким-нибудь дезертиром, попавшим в плен и со страху выболтавшим все, что он знал и не знал? Это он уяснил себе ясно и хотел, чтобы так же ясно это понял и профессор.
А так как Курт согласился передать это письмо профессору немедленно, то он, не подумав, и отдал его Курту.
Итак, в первую минуту подействовали растерянность, необдуманность и желание скорей, скорей во что бы то ни стало спихнуть с себя хоть часть этого страшного груза.
Во вторую, когда Курт уже ушел, Ланэ быстро и растерянно подумал:
"Господи, что ж я такое сделал? Ведь это значит передать письмо прямо в руки Гарднера".
Он даже схватил было шляпу, чтобы бежать за Куртом, но только вздохнул и вяло подумал: "Теперь уж все равно. Будь что будет".
Но в третью минуту он уже почувствовал глубокую, спокойную и ясную уверенность: отдал - и отлично сделал, что отдал! Пусть Гарднер прочтет и узнает, что он, Ланэ, хотя и от убеждений своих не отказался, но и в их лагерь перешел с открытыми глазами и бежать обратно не собирает-ся. Но в то же время он осознает глубину своего падения и ужасается ей.
"И профессора Мезонье призываю к тому же, вот что им особенно важно, мелькнуло у него в мозгу быстро и воровато. - Ну а про обезьяну тогда зачем? - вспомнил он. - Эх, и висеть же мне за эту обезьяну на одной перекладине с Гагеном!"
Но и тут он нашел себе оправдание и почти успокоился на нем, а потом плюнул и сказал: "А в общем, будь что будет".
