– Ты только теперь это заметил? Остальные их постулаты тебе странными не показались?
– Ах, не придирайся к словам, я и без того расстроен, – поморщился предполагаемый обладатель половинной души, предположение это его почему-то сильно задело. Впрочем, он тут же повеселел – в голову пришла очень приятная мысль. – Знаете, что получается? Мы можем не опасаться, что Свет застигнет нас врасплох. Легивар – маг, я изучал тайные науки в худшем их проявлении (он имел в виду не академические дисциплины, а мрачное колдовство нифлунгов), да и Мельхиор по природе своей имеет склонность к колдовству. Пока хоть один из нас жив – худшего не случится.
– При условии, что все наши выводы верны. – Кальпурций Тиилл был настроен не столь оптимистично.
– Будем надеяться на лучшее, – сдержанно ответил Легивар, он очень не любил, когда его умозаключения кто-то, пусть даже добрые друзья, подвергал сомнению.
– Я стану молить Дев о милости! – горячо, хоть и немного невпопад обещал молодой хейлиг, и маг кивнул ему благосклонно:
– Что ж, это лишним не будет. Молись.
Первые дни пути вышли ничем не примечательными. Дорога шла по землям ландлагов Штрандхейм и Оберзее, самых мирных и благополучных в Эренмарке (насколько вообще можно вести речь о мире и благополучии в военные годы). Сюда не смогли дойти основные силы Тьмы, разорившие север Норвальда, здесь не было голода и гнилой горячки, долгие годы мучивших Моосмоор. Добрые боги сохранили эти края почти в том виде, каковой был присущ им до наступления темных лет: опрятные городки и селения, тучные поля, хорошие дороги. Не было и признаков южной безалаберности: все кладбища и даже одинокие могилы были обнесены новыми кирпичными или сланцевыми оградами. На всех перекрестках стояли столбы с охранными символами против гайстов. При каждой сельской управе имелась казенная серебряная чаша для выявления вервольфов, и альтесты не позволяли себе долотом откалывать от нее кусочки на продажу. О том, чтобы на дубах не болтались бесхозные висельники и по канавам не валялись непогребенные трупы пьяниц, и говорить не стоит. Образцовый порядок царил в западных ландлагах; его милость Йорген фон Раух остался доволен увиденным, и несколько местных чинов Ночной стражи были представлены к повышению.
Это ему, конечно, Дитмар подсудобил. «Ты все равно мотаешься по стране без дела, – сказал он (да, так прямо и сказал: «без дела» – хватило же совести!). – Давай оформим это как инспекционный рейд. На юге ты уже был, теперь проверишь состояние службы в западных и северных гарнизонах, и будет у нас сделано большое дело, и фон Оттер от нас отвяжется…»
Махтлагенар Вальгунт фон Оттер состоял в чине командующего войсками, ему же подчинялись обе стражи, Дневная и Ночная. Правда, ввиду особой значимости личный состав столичного гарнизона Ночной стражи особым указом был переведен в непосредственное подчинение его величеству. Тем не менее вся отчетность по-прежнему шла через его светлость, и Йоргену фон Рауху, а потом и брату его Дитмару такое положение вещей сильно отравляло жизнь. (Правда, если бы кто-то спросил фон Оттера, то услышал бы, что это ему отравляют жизнь братья фон Раух, потому что еще ни одной бумаги они не удосужились сдать вовремя.)
– Нет, можно подумать, это мне лично надо! Кто из нас двоих начальник Ночной стражи? Я, между прочим, тебя замещаю временно, с меня спрос невелик. А ты однажды наживешь неприятностей. – Заметив, что Йорген капризно морщит нос, Дитмар перешел от уговоров к давлению. – Тебе что, так трудно пару донесений написать? Рука отсохнет?
Да, вот именно это и было для Йоргена самым трудным! Не боялся ланцтрегер Эрцхольм ни холода, ни темноты, ни тварей ночных – боялся как огня казенных бумаг: отчетов, докладов, списков, описей, служебных записок. Они тяготили его, огорчали и утомляли, лишали вкуса к жизни. Ему проще было против десятка шторбов выйти в одиночку, чем сочинить очередной отчет, честное слово!
Говорят, еще совсем недавно, при Хагене Мудрейшем, такого не было, чтобы на каждый чих бумагу кропать. Стоила она в ту пору дороже, что ли, поэтому не тратили ее понапрасну, докладывали устно, как и подобает людям благородным, и верили друг другу на слово, без печатей и подписей. А при молодом Видаре вдруг завелась эта канцелярская мода, и пошло, и пошло с каждым годом все больше, впору специальную команду писарей при гарнизоне содержать, один не справляется уже… Скорее всего, виноваты в этой беде города. Это они стали ставить на реках особые мельницы, выделывать бумагу из старого тряпья, вот она и подешевела… Сжечь, что ли, их все? Не города, конечно, бумажные мельницы. Придумать, будто они привлекают особо вредную породу гайстов, и спалить под шумок. Или тайно подослать верных людей, а свалить все на еретиков, якобы это они усмотрели в бумажном производстве колдовскую суть…
– Хватит нести чепуху, – велел старший брат. – Дело выеденного яйца не стоит, а он целую теорию сочинил да преступные планы вынашивает! Что сказала бы наша добрая мачеха, леди Айлели, услышь она такие речи? Стыдись!
Вот и устыдился Йорген, и пришлось ему волю лагенара Нидерталя исполнить, хоть тот и не состоял в должности начальника Ночной стражи, а только замещал ее.
Пять дней он только и делал, что выражал благодарности за хорошую службу, выписывал наградные листы и отправлял их в столицу с гонцами.
А потом начался Моосмоор…
С Сигебандом фон Лерхе, махтлагенаром Моосмоором
[14]
, закадычным другом и дальним родичем Рюдигера фон Рауха, Йорген был знаком с раннего детства. В общем, это был неплохой дядька, весьма радеющий о благополучии своих людей. Просто с владениями ему не повезло, они занимали обширнейшую низину между возвышенной равниной Фельзендала и плоскогорьем Норвальда. Грубо говоря, это было одно огромное болото с вкрапленными в него островами суши, более или менее пригодными для ведения хозяйства.
Но человек так и не стал хозяином этих мест, хоть и дороги прокладывал через топь, и урожай кое-как выращивал, и даже построил несколько городов и замков. Настоящие хозяева жили здесь задолго до заселения людьми правобережья Ягерда и продолжали жить в бездонных глубинах моосмоорских болотищ, хоть и потеснились слегка. Древние, опасные. Принадлежали ли они Тьме? Трудно сказать. Скорее всего, они были сами по себе, как тролли или драконы. Да только человеку-то по большому счету без разницы, кто его сожрет – ночная тварь или природное создание, живущее вне представлений о Добре и Зле… А жрать эти твари хотели всегда, когда не спали, вмерзшие в лед. Вот вам первая, старая беда Моосмоора, почти неощутимая зимой, но страшная в дождливую пору весны и осени.
Новые беды принесла Тьма. Во-первых, не стало спасения от вервольфов, оборачивались целыми деревнями. Мало ли их разбросано было на островках меж топей да трясин – разве мог за всеми уследить маленький гарнизон замка Эрнау? А вервольфы, сами понимаете, поле не пашут, скотину не водят, оброк не платят. Уже на второй год Тьмы недоимки были огромные. И пока махтлагенар фон Лерхе героически сражался с Тьмой на севере, у Феннийских гор, управляющий его драл с уцелевшего народа три шкуры, чтобы покрыть недостачу. На посев и то стало не хватать людям. Потом выдалось два дождливых лета – урожаи гнили на корню, а из вздувшихся от небесной влаги болот на дороги и гати повыползало такое! Целые обозы исчезали без следа вместе с провиантом, телегами и отрядами сопровождения. Так начался большой голод, а известно: где голод, там и мор. Люди ели всякую дрянь, а потом мучились кровавым поносом, не могли следить за собой, и гнилая горячка
[15]
расползлась по махтлагу. Тихо умирали целые деревни и села, затерянные среди болот, отрезанные друг от друга и от большого мира, и о полной, до последнего человека, гибели их узнавали порой лишь спустя долгие месяцы, когда по морозу добирались туда сборщики податей либо отряды стражей – охотников на вервольфов. Какие трагедии разыгрывались там, какими словами проклинали люди своих богов – представить страшно, а еще страшнее было оказаться ночью в таком месте, потому что Тьма слышала все и превращала в гайстов озлобленные души…
