Поочередно обойдя все бойницы, Гордон внимательно осмотрел окружающую местность. Как он уже знал, дворец со всех сторон был окружен садами, лишь фасадом он выходил в огороженный высоким забором двор. Все это хозяйство было обнесено высокой стеной. Другие, более низкие стены отделяли сады друг от друга — как спицы колеса, ступицей которого был дворец, а ободом — внешняя стена. Сад, в котором стояла башня, находился к юго-западу от дворца, рядом с парадным двором. От двора и от другого сада — на западной стороне — он был отделен двумя внутренними стенами. Оба этих сада словно обтекали сад «райских наслаждений», частично скрытый между флигелями дворца. Стены этого внутреннего сада словно продолжали стены парадного двора. Таким образом, сад с башней оказывался полностью окруженным.
С севера возвышалась наружная дворцовая стена, из-за которой виднелись крыши шализарских домов. Ближайшее здание находилось всего в каких-то полутора сотнях футов от стены. Окна этого дома, как и других соседних зданий, были открыты. Из них высовывались вооруженные люди, палившие по башне в тщетной надежде попасть во что-либо, кроме каменных стен. Во дворце зажгли лампы и свечи, но двор и окружающие сады по-прежнему были погружены в темноту.
Лишь в осажденном саду, как и прежде, горели висячие лампы. Странным и зловещим выглядел этот сад — освещенный островок среди темноты, с башней в центре, пустой, если не считать множества трупов, и при этом окруженный массой невидимых, но явно настроенных злобно и жаждущих крови людей.
Обстрел велся со всех сторон одновременно, а курдам оставалось лишь изрыгать проклятия — в темноте они могли стрелять лишь наугад, не имея никакой возможности разглядеть цель. Неожиданно обстрел прекратился. Без приказа, словно подчинившись общему решению, перестали отвечать стрельбой и засевшие в башне. В повисшей напряженной тишине четко прозвучал голос Ивана Конашевского, спрятавшегося от огня за стеной парадного двора.
— Ну что, сдаешься, Гордон? — прокричал казак. Американец в ответ рассмеялся:
— Приди и возьми нас в плен, если ты решил, что мы готовы сдаться.
— Именно это я и собираюсь сделать. Чуть позже — на рассвете, — заверил его Иван. — Так что все, приятель: записывай себя в покойники.
— Сдается мне, что нечто подобное я уже слышал от тебя, когда ты оставил меня в логове своего джинна, — возразил Гордон. — Но я почему-то до сих пор жив, в отличие, кстати, от твоего павиана.
Гордон специально произнес эти слова на арабском, чем вызвал у нападавших целую бурю возгласов недоверия и гнева. Курды же, которые до сего момента не задали ему ни единого вопроса по поводу его почти чудесного возвращения из лабиринта джинна, переглянулись и кивнули друг другу с демонстративно невозмутимым видом, словно давая понять один другому, что победить джинна, оказавшись в его логове, мог только Аль-Борак.
— Иван, а твоим ассасинам известно, что шейх Аль-Джебаля мертв? — иронично поинтересовался Гордон.
— Они прекрасно знают, что Иван Конашевский — истинный правитель Шализара — сейчас, как и раньше, — последовал раздраженный ответ. — Я действительно не знаю, как тебе удалось одолеть обезьяну, вернуться во дворец и освободить этих жалких курдских шакалов-предателей из камеры, но одно я знаю точно и наверняка: завтра утром, спустя час после восхода солнца, ваши шкуры уже будут развешаны для просушки на стенах этой самой башни!
— Это мы-то шакалы? — недовольно переговаривались гордые горцы. — Курдские собаки? О Аллах, он сам это сказал!
Гордон улыбнулся, поняв, что Юсуф ибн Сулейман по-прежнему не обнаружен. Захвати его исмаилиты или убей — Иван не устоял бы перед искушением сообщить беглецам такую новость. Гордон рассчитывал на то, что в ближайшие часы никто не предпримет серьезный осмотр тюремных помещений, и убедился, что никто не занимался этим до сих пор. Все внимание шализарцев было сосредоточено на башне, и с их точки зрения не было никакого смысла проводить сейчас расследование и осматривать подземелья дворца. Получив косвенное подтверждение своих догадок в молчании Ивана, Гордон укрепился в уверенности, что Юсуф ибн Сулейман жив и здоров и дожидается в туннеле прихода Лала Сингха и воинов Бабер-хана.
Со стороны парадного двора послышались звуки работы топоров, пил и молотков. Что именно делали там осаждающие — из башни видно не было. Ситуацию прояснил Конашевский, прокричав:
— Слышишь? Эй ты, американская свинья, тебе ясно, что там происходит? Я думаю, тебе известно из курса древней истории, как в былые века штурмовали крепостные ворота. Так вот, мои люди сейчас срочно строят подвесной таран на колесах, прикрытый защищающим от пуль навесом и щитом. Построить такую штуку, способную защитить полсотни человек, требует некоторого времени. Но это и есть все то время, что у тебя осталось. Ты меня понял, Гордон? Как только рассветет, мы подкатим нашу тележку к башне и вышибем дверь. Остальное, как я полагаю, тебе и так ясно. Тебе конец, жалкий американский койот!
— И тебе тоже! — выпалил в ответ Гордон. — Тебе не удастся штурмовать башню, не высунувшись из укрытия. Вот только покажись мне на секунду — и я вышибу тебе мозги, русский волкодав!
Ответом казака был смех, впрочем — довольно напряженный и нервный: как-никак меткость Гордона была хорошо известна Ивану, и угрозы американца вовсе не были пустыми словами. Этот обмен любезностями явно отбил у обеих сторон охоту к дальнейшим переговорам. Исмаилиты по-прежнему вели огонь по бойницам и двери башни, не столько надеясь попасть в кого-либо из защитников, сколько явно вознамерившись задавить в зародыше любую мысль о попытке выбраться из башни. Гордон, разумеется, обдумал и эту возможность. Перестрелять фонари в саду — дело пяти минут, и если потом попробовать рискнуть прорваться к стене сада… Нет, нет и еще раз нет. Слишком много вооруженных людей держало под обстрелом дверь башни и весь сад. При такой плотности огня любая попытка прорыва была равносильна самоубийству. Итак, приходилось признать, что крепость стала ловушкой.
Гордон честно признался себе, что на сей раз он попал в западню, из которой собственными силами ему ни за что не выбраться. Если гильзаи не появятся у стен Шализара в обозримом будущем, то ему и его товарищам жить оставалось, прямо скажем, недолго. Гордон вздрогнул, представив себе Юсуфа ибн Сулеймана, напрасно ждущего день за днем в дворцовых подземельях, пока голод не заставит его подняться и сдаться врагу или же — открыть дверь и попытаться уйти с плато по каменному лабиринту. Только сейчас Гордон вспомнил, что не успел рассказать курду, по какому маршруту следует идти к спасительному пролому в стене пещеры.
Топоры и молотки без устали стучали в соседнем с садом дворе, скрытом от взгляда осажденных дворцовым флигелем. Даже если гильзаи придут на рассвете, помощь может оказаться запоздалой. Конечно, чтобы протащить в сад большую телегу-навес, исмаилитам потребуется снести и разобрать завал изрядной части стены. Делать эту работы под огнем из башни будет небезопасно, но даже если осажденным удастся затянуть окончание этой работы, в общем и целом на нее не уйдет много времени.
