— Да будь ты проклята, подлая баба! — рявкнул Готтфрид. — И нечего задирать нос, когда твоя сестра — подстилка у султана!
Глаза Сони полыхнули огнем, и она обрушила на фон Кальмбаха поток замысловатых ругательств, на которые он не менее достойно отвечал.
Наконец рыжеволосой фурии показалось этого мало, и она стала угрожающе надвигаться на Готтфрида.
— Ну ты, рыжая бестия! — Фон Кальмбах качнулся ей навстречу. — Я вот сейчас возьму и утоплю тебя в этой бочке!
— Да ты сам там раньше окажешься, хряк паршивый! — крикнула она, перекрывая своим голосом громкий смех солдат, столпившихся вокруг. — Все равно от тебя никакого толку! Если бы ты так же доблестно сражался с турками, как с пивными бочонками!
— Разорви тебя псы, мерзавка! — зарычал Готтфрид. — Да я поотрывал бы им головы, если бы они не прятались возле своих пушек. Или прикажешь метать в них со стены кинжалы?
— Ну, что ты хорохоришься-то! — презрительно засмеялась Соня. — Разве у тебя когда-нибудь хватит мужества напасть на них самому? Ведь их там тысячи!
— Клянусь Богом! — Взбешенный гигант выхватил свой огромный меч и взмахнул им над головой. — Ни одна девка не смеет называть меня трусом или пьяницей! Я пойду и разнесу их проклятые шатры, даже если больше никто не захочет составить мне компанию!
Его последние слова утонули в невообразимом шуме. Пьяная толпа, взбудораженная спором, оживленно загалдела. Опустошив в считанные мгновения ближайшие бочки, солдаты принялись вытаскивать свои мечи и, шатаясь и галдя, направились к внешним воротам.
Дорогу им пытался преградить Вульф Хаген, он расшвыривал пьяных людей направо и налево и яростно кричал:
— Стойте, пьяные ослы! Не лезьте туда в таком виде! Стойте…
Но солдаты оттеснили его и устремились на мост диким безумным потоком.
Ночное небо чуть посветлело над восточными холмами, когда в окутанном безмолвием турецком лагере раздалась тревожная барабанная дробь. Турецкие часовые, едва опомнившись от изумления, выпустили в воздух сигнальные огни, чтобы предупредить лагерь о нашествии дикой орды христиан, которые валом валили по навесному мосту, размахивая мечами и пивными кружками. Когда последний австрийский солдат миновал ров, мощный взрыв потряс воздух, стена у самых ворот задрожала, и от нее откололся огромный кусок. В турецком лагере поднялся страшный шум, но надвигавшаяся толпа не останавливалась.
Христианское воинство — около восьми тысяч солдат — устремилось к развалинам, в которых разместился костяк турецкого войска. Полусонные и обалдевшие от неожиданной вылазки — но одетые и при оружии — янычары начали спешно строиться в боевой порядок. Однако атакующие, не мешкая, бросились вперед; австрийцы превосходили числом мусульман, а кроме того, свою роль сыграли их пьяная ярость, внезапность и быстрота нападения. Перед бешено свистящими в воздухе мечами христиан янычары дрогнули и начали отступать. Пригороды Вены превратились в арену кровавой бойни, где обе стороны, неистово рубя друг друга, вскоре покрыли землю месивом искромсанных тел. С высоты Земмеринг Сулейман и Ибрагим видели, как непобедимое воинство обратилось в бегство, в панике бросившись к ближайшим холмам в поисках укрытия.
А в это время в городе добровольцы спешно заделывали огромную брешь, возникшую в результате загадочного взрыва. Сальм был склонен считать, что это натворили — правда, неизвестно зачем — пьяные участники вылазки, в противном случае, под прикрытием оседающей пыли, турки уже проникли бы в город, воспользовавшись результатами своей диверсии.
Весь турецкий лагерь был охвачен смятением. Сулейман, вскочив на коня, отдал приказание спагам, и те, в боевом порядке, начали спускаться со склонов. И тут австрийцы, увлекшиеся погоней, внезапно поняли, что им самим угрожает опасность. Прямо перед собой они еще видели спины бегущих янычар, но с флангов на них уже накатывалась турецкая конница.
На смену пьяному безрассудству пришел страх, и вмиг протрезвевшие вояки подались назад, а вскоре отступление превратилось в повальное бегство. Бросая на ходу оружие, австрийцы что есть силы устремились к крепости. Турки мчались за ними до самого рва и даже попытались проскочить по мосту — прямо в распахнутые ворота. Но у моста преследователей встретил Вульф Хаген со своим отрядом. Они пропустили бегущих и сомкнули ряды, ощетинившись копьями. Строй спагов сломался, и у ворот Вены вновь завязалась кровавая схватка.
Готтфрид фон Кальмбах добровольно не покинул бы поля боя, но поток удирающих сотоварищей подхватил его и увлек за собой. Он бежал вместе со всеми, яростно ругаясь и проклиная все на свете. Внезапно споткнувшись, Готтфрид упал, ощутив, как охваченные паникой австрийцы несутся по его распростертому телу. Когда неистовые ноги перестали барабанить по доспехам, он поднял голову и увидел, что лежит рядом со рвом и никого, кроме турок, вокруг нет. Вскочив, Готтфрид, не раздумывая, нырнул в воду, успев заметить метнувшегося за ним мусульманина.
Фон Кальмбах отчаянно греб, стараясь добраться до противоположного берега, его руки мелькали в воздухе, словно крылья ветряной мельницы, но проклятый иноверец — скорее всего алжирский корсар, чувствующий себя в воде так же уверенно, как и на суше — подплывал все ближе и ближе. Готтфрид уже начал терять силы — тяжелые доспехи тянули его на дно — и все же ему удалось добраться до края рва. Оглянувшись на преследователя, он увидел занесенный кинжал, зажатый в смуглых пальцах догнавшего его алжирца. Готтфрид настолько обессилел, что не мог даже подумать об обороне, но в эту минуту на берегу послышался чей-то вскрик, перед лицом мусульманина возник пистолет, прогремел выстрел, и голова неверного разлетелась, как кочан капусты. Сильные тонкие руки подхватили тонущего германца за шиворот и потянули вверх.
— Держись за берег, придурок! — с натугой прозвучал голос. — Мне тебя не вытащить, ты, должно быть, весишь целую тонну.
[3]
Ну, давай же, цепляйся!
С невероятным трудом Готтфриду удалось кое-как выкарабкаться из рва, где он успел наглотаться грязной воды, и теперь его отчаянно мутило. Больше всего на свете ему хотелось спокойно полежать, но его спасительница заставила обессилевшего германца подняться на ноги.
— Турки пытаются прорваться на мост! Ворота сейчас закроют! Скорее, иначе мы не успеем!
Добравшись до ворот, Готтфрид огляделся по сторонам, словно только что проснулся.
— Но где же Вульф Хаген? Я видел, как он защищал мост.
— Лежит мертвый среди двадцати дохлых турок, — ответила Рыжая Соня.
Готтфрид сел на землю, чувствуя себя совершенно опустошенным, и, закрыв лицо огромными руками, заплакал. Соня нетерпеливо потрясла его за плечо.
— Послушай, чертово отродье, нечего тут сидеть и рыдать, как отшлепанный младенец. Ты со своими пьянчугами натворил, конечно, дел, но этого уже не исправишь. Вставай, и пойдем в таверну, выпьем пива.
