Мэттью застонал про себя: его вовсе не радовала перспектива слушать песни. Однако он сумел изобразить на своем лице приятную и заинтересованную улыбку.
— Мы поем ее вместе, — объяснил мужчина, который был, судя по всему, мужем женщины и отцом юноши. — Потому что это случилось со всеми нами.
— Он имеет в виду, что мы все были одурачены, — сказал юноша.
— Все, кроме Крисака, — добавила маленькая девочка. — Его не удалось обмануть.
— Пожалуйста, спойте, — сказал Мэттью. Если уж ему суждено выслушать это, чтобы понять, что здесь случилось, то нечего тянуть.
— Начинай ты, Крисак, — сказала женщина. Юноша замер в нескольких футах от Мэттью, уронив руки, и начал в странной манере, в какой обычно пели местные песни:
Однажды рухнула крыша мира.
Она погребла друзей и братьев,
Убила наследника мудрости мира.
Долгие дни мы рыли, не в силах плакать.
Сгинул наш мир.
Айийиа!
К юноше присоединились другие жители поселения: одни выкрикивали слова песни громко, другие едва шептали, и все повторяли бессмысленное слово, которым завершался каждый куплет песни.
К нам пришел чужак и копал с нами.
Он сказал, что пришел учить.
Он был уверен.
Он был силен.
Он знал, что делать.
Он знал, где копать.
Мир все еще говорил с ним,
Так он сказал.
Айийиа!
Он сказал: если мы пойдем за ним, то вернем наш мир.
Он сказал: если моя сестра возляжет с ним,
Она будет едина с Творением.
Она пошла с ним.
Он сказал: если мы ему отдадим лучших щенков,
Те, кто ему помогает, разнесут о нас весть до края мира,
Мир снова вспомнит о нас.
Мы отдали ему щенков.
Он сказал, что оранжевые лапы планеты
Разносят о нас злые вести по миру.
Он сказал: если мы хотим исцелиться, их нужно убить.
И, к стыду своему, мы позволили это.
При этих словах неожиданно люди начали рвать на себе волосы. Следующий куплет пели уже все, громко и печально:
К стыду своему, мы не укрыли их.
К стыду своему, мы не накормили их.
К стыду своему, мы слышали, как он бил их
К стыду своему, мы слышали их крики
К стыду своему, мы не сделали ничего,
Пока не осталась лишь Тишь -
Бесшумная, быстрая Тишь Лишь она одна.
Тишь, что привела нас назад в наш мир.
Тишь, что привела к нам наших соседей.
Тишь, что покинула нас,
Безногих, в мире,
Чей голос был заглушен,
Чей язык был вырван
Тем, кого звали мы -
Саток, шаначи.
Где ныне наша сестра?
Отдана дурному мужчине в далекой деревне.
Где наши лучшие псы?
Голодны и сломлены духом.
Где наши кошки, оранжевые лапы мира?
Все они стали костями, осталась лишь Тишь.
Когда же наш мир заговорит с нами,
Как мы верили и мечтали?
Айийиа
— О, господи! — проговорил Мэттью, когда они умолкли. — И все это из-за вашего шаначи?
— Да, сэр, — ответил юноша. — Он взял все лучшее, что у нас было, и предал нас всех.
Мэттью с трудом сдержался, чтобы не потереть руки от радости.
— О, это ужасно. В самом деле ужасно. Правда, брат Вопиющий?
Губы Вопиющего дрогнули в улыбке:
— Вот что выходит из общения с чудовищами.
— Верно говорите, мистер, — сказала женщина. — Может быть, вы останетесь и поедите с нами, сэр? — прибавила она, обращаясь к Лузону, но тот жестом отверг ее предложение.
— Мне очень жаль, дорогая леди, но ваш рассказ так огорчил меня, что, я полагаю, нам лучше всего будет снова отправиться в путь, дабы принести справедливость вам и всем прочим, кого обманули так же, как вас. Надеюсь, вы сможете повторить свою песню перед комиссией, когда я вас вызову? — прибавил он, обращаясь к юноше, который пел неожиданно хорошо, сильным и чистым голосом.
— Почту за честь, сэр, — ответил тот, но в его голосе чувствовалась настороженность и озадаченность.
Жителям поселения пришлось снова прокладывать тропу поверх колючих плетей кустарника, чтобы Мэттью и его спутники смогли добраться до “шаттла”. Пилоту пришлось покинуть свое кресло и воспользоваться мачете, чтобы освободить от колючих побегов шасси и прорубить хотя бы взлетную полосу. Гибкие шипастые ветки уже успели оплести днище машины. Мэттью подумалось, что было бы неплохо разобраться в том, почему этот кустарник растет так быстро. Джордж, подумалось ему, разбирается в ботанике. Нужно будет послать его сюда за образцом — если, конечно, такой образец можно будет сохранять сколь-либо долго.
* * *
Саток посадил “шаттл”, нагруженный бочками с петрасилом, в Савое. Все три его “помощника-шаначи” были там — они пили и разговаривали.
— Где Лука? — спросил Рейли.
— Сбежала, — ответил Саток. — Не беспокойся, я ее поймаю и притащу назад, и тогда она пожалеет, что вообще родилась на свет. Проклятая сучка украла образцы и подменила их простыми камнями.
— Значит, ты не заключил сделки с Компанией?
— Разумеется, заключил! Парень по имени Фиске видел образцы раньше, чем Лука их украла, но ему нужны настоящие образцы, чтобы показать их комиссии.
— Нам и так было трудно собрать то, что ты проворонил! — пожаловался Рейли. Ему была больше по душе легкая работа.
— Ничего! Нам нужно всего-навсего доказать, что здесь есть руда и что ее легко добыть. Мы возьмемся за дело здесь; кому какое дело, если им мы ничего не скажем, верно, парни? Фиске дал мне еще петрасила, так что мы с Рейли будем копать там, где и раньше, а вы двое будете прокладывать нам путь.
— Вот дерьмо! Терпеть этого не могу, — заявил Союк. — У меня судороги от этих пещер.
— Кончай ныть, — заявил ему Саток. — Если мы заключим эту сделку с Компанией, у тебя будет достаточно денег для того, чтобы навсегда улететь с этой планеты.
Они залезли в “шаттл”, загруженный петрасилом, и полетели ко входу в пещеру, которая находилась довольно далеко от поселения.
— Откуда, черт побери, взялись все эти кусты? — спросил Садок, ошеломленно оглядывая море переплетающихся ветвей, скрывавших не только вход в пещеру, но и утес и тот луг, где они обычно приземлялись.
Рейли пожал плечами:
— А я почем знаю? Пару недель назад их тут и в помине не было, но, похоже, в это время года все не так. Можем мы их выжечь?
— Времени нет. Проклятая пещера будет вся в дыму, и тогда мы ни в жизнь не добудем руду.
