– О ком?! – она оторопела. – О Сашке?
– Ты, кроме дочери, о чем-нибудь думать можешь? – со злостью процедил он.
Замолчал, оглянулся по сторонам и, убедившись в том, что коллег поблизости нет, заговорил.
– Он в курсе, что тот пиар, который ты впихнула вместо материалов Брюлловой, никакого отношения к существующим у нас контрактам не имеет! Наши продажные женщины, когда подписывали перед сдачей свои полосы, обратили внимание на этот «Элитный Дом». Коттеджи, квартиры. Ты делала?
– Я, – Инна оторопела.
– Где взяла материал?
– Из рекламы прислали.
– Ну, мне-то не ври! – Он в отчаянии топнул ногой. – Брюллова, разобиженная на то, что ее разворот сняли, заставила девок в рекламе перелопатить всю почту за прошлый месяц. А когда ничего не нашли, сама отправилась к Неназываемому.
– Брюллова? Зачем?!
– Ты, Инка, если хочешь заработать, – разозлился Суслов на ее «валяние дурочки», – спроси меня как! А не клади голову на плаху!
– Но я же, – лепетала Инна испуганно, – никаких денег! Я действительно получила эти пиары по почте. Там были пресс-релизы, картинки хай-рез, – Маковецкая вспомнила, наконец, о своем разговоре с главным редактором, – мне Лада велела поставить этот пиар на место Ириных «как»!
– А материал-то откуда взялся?!
– От, – Инна наморщила лоб, вспоминая, – там, кажется, у них девочка новенькая была.
– Девочка, если ты про Климову, уволилась, – задумчиво произнес Суслов, – отработав всего неделю.
– Что?! – Инна встрепенулась. – А почту ее проверили?
– В том-то и дело, что проверили. Ничего.
– Она могла удалить, если собиралась провернуть это дело. Человек одну неделю работал!
– Инна, – Мишка посмотрел на нее понимающим взглядом: с такой искренностью она говорила, – нужно искать в твоей почте.
– А еще, – Инна обрадовалась спасению, – в почте Лады!
– С чего вдруг?! – изумился Суслов.
– Та самая Климова по незнанию отправила информацию ей, а она уже переслала мне! Только забыла, наверное, об этом тут же.
– А вот это, – прежний Мишка, не изнаночный, наконец-то вернулся, – внушает надежду!
– Меня, – Инна помолчала, – собирались уволить?
– Не знаю, – Суслов пожал плечами, – известно только, что главвредина отчаянно за тебя заступалась. Пойдем!
Половина рабочего дня, который Инна пережила с трудом, прошла в гробовом молчании. Теперь ей было понятно, отчего Танечка так перепугалась, увидев ее утром. Отчего Брюллова, не убоявшаяся пойти к Неназываемому и заложить коллегу, отворачивается при виде ее, а при встрече не удосужилась даже поздороваться. Отчего Влад, не отрываясь, смотрит в свой монитор.
Настроение портилось с каждой минутой, а самое ужасное – она не решалась сказать даже Суслову – заключалось в том, что того злополучного письма от Лады она в своем ящике не нашла! Материалы по «Элитному Дому» лежали только в ее рабочих папках. И все! Словно с неба свалились.
В пятнадцать тридцать, неделикатно нарушив гробовую тишину редакции, на столе Инны зазвонил внутренний телефон. До этого только системные блоки жужжали – даже Суслов, который поначалу занимался тем, что пытался разрядить обстановку и травил один за другим анекдоты, окончательно выдохся пару часов назад.
Инна подняла трубку.
– Маковецкая? – поинтересовался ворчливый голос секретарши и, не дожидаясь подтверждения, сообщил: – Худодот Вагинакович ждет вас у себя в шестнадцать ноль-ноль.
Инна прикрыла ладонью рот: несмотря на серьезность положения, было сложно не рассмеяться. Одной только Елизавете во всем издательском доме, выпускавшем добрый десяток журналов, удавалось без единой запинки произнести имя-отчество Главного. Видимо, за это достоинство ее, наделенную на удивление скверным характером и стремлением воспитывать всех, включая самого Худодота, держали в приемной. В народе же с незапамятных времен шеф был известнее как Неназываемый.
– Хорошо, – ответила Инна и порадовалась, что всего через двадцать минут можно будет встать и выйти, наконец, из редакции, превратившейся в банку с пауками. Быстро же ей объявили бойкот!
Массивная дверь, обитая кожей, в конце коридора пятого этажа выглядела заблудившейся путешественницей во времени. Самое место ей было в советской эпохе, и каждый раз, подходя к приемной – а случалось это всего несколько раз за время работы в журнале, – Инна боялась, что, открыв ее, окажется в каком-нибудь другом мире.
Она толкнула высокую дверь – судя по старым фильмам, в советских министерствах были точно такие же – и зажмурилась.
– Здрасьте! – проворчала неприветливая Елизавета. – Худодот Вагинакович еще занят.
– Добрый день, – Инна открыла глаза и сразу же отвернулась, чтобы скрыть улыбку, – я подожду.
Она уже собралась пройти к креслу для посетителей, как вдруг услышала строгий окрик.
– Ноги!
– Что?!
– Ноги вытирайте! Ходите черт-те где. В своих редакциях.
Последнее слово прозвучало в устах царственной Елизаветы синонимом «свалки» или «помойки».
Инна послушно вытерла туфли и прошла к креслу для посетителей, но не успела сесть, как дверь непосредственно в кабинет – на этот раз стандартное и дорогое творение итальянских дизайнеров – распахнулась.
На пороге возник театральной красоты мужчина лет пятидесяти. Курчавые черные волосы, героические подбородок и скулы, широкая грудь. Его можно было принять за итальянца или француза – на удивление тонкий нос и маслянистые, как оливы, глаза, – если бы не густые и подвижные усы, почти скрывавшие губы.
– А-а, – он окинул Инну заинтересованным взглядом, – Маковецкая? Заходи. Чай, кофе будешь?
– Чай, – пролепетала она, в который раз удивляясь манере Неназываемого в любых обстоятельствах сохранять титаническое спокойствие и восточное гостеприимство.
– ЛизОчка, – произнес он с чудесным акцентом, – гостьям чай, а мне кофе.
– Вредно вам, – тут же заворчала Елизавета, – это будет восьмая чашка за день!
Он обворожительно улыбнулся и, дождавшись, когда Инна прошмыгнет мимо его бока, закрыл за ними дверь. В кабинете уже сидела, подобравшись и насупившись, Лада.
Инна выбрала место напротив. Неназываемый плюхнулся в свое кресло и заехал на нем под рабочий стол.
– Шутку недавно слышал, – заговорил он, все так же ослепительно улыбаясь, – армянское радио спрашивают: «Может ли собака получить инфаркт?» – «Может, если ей создать человеческие условия!»
Он рассмеялся, а «гостьи» напряженно переглянулись. Несмотря на свою веселость и знаменитое спокойствие, в издательском доме Неназываемого боялись до дрожи в коленях.
