С того самого мига, когда Вилли Снодди подыскал, наконец, слова для передачи своего ужасного известия, Арчи ощущал в душе какое-то онемение, делавшее его неспособным к умственному усилию. Все необходимые действия он выполнял будто во сне.
Прежде всего — разбудить Изабел, чтобы она была рядом. С ней одной он мог поделиться своим страшным горем. Потом вдвоем с Изабел они пошли в комнату Пандоры и застали там обычный беспорядок, словно она вышла на минуточку и сейчас вернется. Не он, а Изабел раздернула тяжелые портьеры и открыла окна, выпустив наружу удушающий аромат пролитых духов. И заметила конверт на секретере тоже она, взяла его и протянула Арчи.
Последнее, прощальное письмо Пандоры они прочитали вместе.
А после — неизбежные, мучительные хлопоты: звонок в полицию, невыносимо долгое ожидание, пока прибудет полицейская машина с врачом. Потом бесконечная дорога на озеро, чуть не ползком, в гору по крутой, ухабистой грунтовой дороге. И мрачная, страшная работа — вытаскивать из воды тело сестры.
Ну и судьба у него. Не успел изжить травму воспоминаний о Северной Ирландии, и вот опять на душе жуткий, непосильный груз. Мертвая Пандора, как большая мокрая кукла, у заслонки шлюза. Лицо без единой кровинки, намокшие волосы, точно шелковые нити, обмотались вокруг шеи. Белые тонкие веточки-руки. В шелковом подоле запутался разный плавучий сор — сучки, камышинки, водоросли.
Если бы только возможно было изгнать из памяти этот навсегда запечатлевшийся образ.
Арчи тяжело вздохнул и взялся за письмо. Плотная голубая почтовая бумага с адресом Кроя вверху страницы. Каракули Пандоры, несформировавшийся детский почерк. Подобие улыбки тронуло губы Арчи: Пандора ничему не давала себе труда выучиться толком и пришла к концу своей жизни, даже не умея писать как следует.
«Пятница, вечер.
Мой дорогой Арчи. Я как-то раз была на похоронах, и там один человек встал и прочитал что-то очень красивое про то, что умерший просто выходит в другую комнату, и незачем убиваться и плакать, а надо продолжать смеяться прежним шуткам. Если ты все-таки надумаешь устроить мне настоящие, честь по чести, христианские похороны (потому что, кто знает, может быть, ты так рассердишься, что просто вышвырнешь меня на компостную кучу Изабел), было бы очень славно, если бы кто-нибудь прочитал этот же текст по мне».
Арчи положил письмо и невидящими глазами уперся поверх очков в стену. Удивительно то, что он и вправду знает, какой текст имела в виду Пандора. Знает, потому что сам читал его вслух на панихиде по отцу. (Но Пандоре это не могло быть известно, ее тогда здесь не было.) Больше того, чтобы ни слова не перепутать от волнения во время службы, он тогда заранее несколько раз прочитал весь текст с начала и до конца и помнит его наизусть.
«Смерть не имеет значения. Она не считается. Я просто выхожу в другую комнату. Ничего не случилось. Все остается совершенно так же, как было. Я — это я. Вы — это вы, и прежняя наша совместная жизнь, полная нежности, никуда не делась, ничуть не изменилась. Кем мы были друг для друга, тем и будем. Зовите меня моим прежним привычным именем, говорите обо мне запросто, как всегда, не меняйте интонаций. Не придавайте своим лицам торжественно-скорбного выражения. Смейтесь, как раньше, нашим любимым шуткам. Развлекайтесь, улыбайтесь, думайте обо мне, молитесь за меня. Пусть мое имя звучит в доме, как всегда звучало — непринужденно, естественно, и никакая тень не омрачит его. Жизнь какой была, такой и будет: она продолжается, не прерываясь. Что такое смерть, как не мелкое происшествие? С глаз долой ведь не должно означать из сердца вон. Я просто жду вас, жду тут же, рядышком, за ближайшим углом. Все хорошо».
Все хорошо.
Да, но ведь старый лорд Балмерино не лишил себя жизни.
«Арчи, я поступила разумно и практично: я написала завещание и все свое земное имущество оставляю тебе. Наверное, тебе надо будет связаться с моим адвокатом в Нью-Йорке. Его зовут Райан Тиндал, ты найдешь его адрес и телефон в моей записной книжке. (Он ужасно милый.) Я знаю, что тратила деньги, как воду лила, но все-таки в банке должно довольно много остаться, а еще есть разные акции и облигации и даже небольшая недвижимость в Калифорнии. И, конечно, дом на Майорке. Можете делать с ним, что хотите, продайте или оставьте себе (тут вы с Изабел могли бы отлично отдыхать). Но в любом случае позаботьтесь о милейших Серафине и Марио.
Мне хочется надеяться, что часть денег ты употребишь на переоборудование конюшни или сарая под мастерскую и снова начнешь мастерить своих удивительных деревянных человечков, которые станут продаваться по всему миру за сказочную цену. Я знаю, что ты это можешь. Надо только засучить рукава и взяться за работу. А если с деловой стороной будут какие-то затруднения, тебе, я уверена, поможет и посоветует Эдмунд.
Милый, мне ужасно жаль, что так подучилось. Вдруг все оказалось до того сложно и трудно, у меня просто нет больше сил сопротивляться. Я никогда не отличалась храбростью и упорством.
А ничего была жизнь, забавная.
Я очень люблю вас обоих и оставляю вам свою любовь.
Пандора».
«…тебе, я уверена, поможет и посоветует Эдмунд».
Опять Эдмунд.
Арчи подумал о другом письме, которое заперто у него в ящике письменного стола. Он достал ключ, отпер ящик и достал письмо. Старый почтовый конверт «авиа» датирован 1967 годом и адресован ему в Берлин.
Он вытащил два тонких листка, исписанных тем же незрелым почерком. Развернул.
«Мой дорогой Арчи. Мы так чудесно справили твою свадьбу, я надеюсь, что вы с Изабел счастливы и провели чудесный медовый месяц и теперь живете в Берлине и радуетесь, но если бы ты знал, как мне тебя сейчас не хватает! Ужасно. Все, кого я люблю, куда-то уехали. Не с кем поговорить. С мамой и папой нельзя, потому что речь об Эдмунде. Тебя ведь это не удивляет, правда? Ты и так знал. Непонятно, как я сама раньше не знала, должно быть, я любила его всегда, потому что теперь, когда я его снова увидела за несколько дней перед твоей свадьбой, мне сразу стало ясно, что никого другого никогда не было и больше никогда не будет. Ужасно горько, невыносимо то, что он женился на ком-то другом. Но мы с ним любим друг друга. Я могу написать это большими буквами: МЫ ЛЮБИМ ДРУГ ДРУГА. Только нельзя никому говорить, потому что он женат на Каролине, и у них ребенок, и все прочее. Он уехал к ней, но он ее не любит, Арчи. Он любит меня, а я осталась тут одна, без него, и мне так сейчас нужен ты, но ты в Берлине. Он сказал, что будет писать, да только я сижу тут уже целый месяц, а от него — ни строчки, это невыносимо, и я не знаю, как быть. Я знаю, что разрушать чужой брак нехорошо, но я ничего не разрушаю, ведь Эдмунд был моим задолго до того, как достался ей. Понимаю, что ты тут ничем не можешь помочь, мне просто необходимо выговориться. Никогда не думала, что в Крое может быть так тоскливо. Я безобразно себя веду с мамой и папой, но что я могу поделать? Я не в состоянии сидеть тут всю жизнь, по-моему, я сойду с ума. И только тебе одному я могу все рассказать.
