Что же касается смерти Душана – подлинной или мнимой, –
Слободан не верит в нее до сих пор. Не потому, что этого не могло случиться в
принципе, нет. Просто смерть никогда бы не заинтересовалась такой блеклой
персоной, как Душан Вукотич, а если бы он (по недоразумению) вдруг попался –
его бы сняли с крючка как не заслуживающую внимания рыбную мелочь и отправили
обратно в воду, подобный улов не делает чести никому.
Смерти тем более.
Душан с багажом из пятнадцати подготовленных Алексом картин
сел в поезд в Сараеве, чтобы выйти в словенской Любляне и уже оттуда лететь
самолетом во Францию, почему был выбран кружной путь – неизвестно до сих пор. К
тому же Душан так и не прошел его до конца, вместо словенской Любляны случился
хорватский Сплит – направление почти противоположное заданному, Душан
развернулся на девяносто градусов. Это не в характере Душана, а его торопливый
звонок из Сплита ничего не объяснил: планы изменились, братишка… я отправляюсь
в Италию, пробуду там какое-то время, нет, ничего особенного не случилось,
просто неожиданно возник покупатель на картины… ему нравится то, что я делаю, и
он предлагает сумму гораздо большую, чем предложил господин Гринблат… позвоню,
как только доберусь до места, а если объявится Алекс – передай ему… нет, не
нужно ничего передавать, я сам свяжусь с ним и все объясню.
Больше звонков от Душана не поступало.
Алексу он тоже не звонил.
И все же Слободан пытался искать брата именно через Алекса,
обозленного несоблюдением контракта, – тщетно. Душан как в воду канул. И
его картины нигде не всплыли – ни одна из пятнадцати. Какое-то время
муссировались слухи о гибели Душана, не сам ли Алекс их распускал?
Слободан не помнит точно.
– Он был очень талантливый художник, мой брат. –
Слободан откидывается на сиденье и чешет переносицу. – Как говорит Алекс,
такие рождаются раз в столетие.
– Я сожалею, Слободан.
– Лично мне не нравилась его мазня. Но если что-нибудь
из этой мазни всплывет – оно будет стоить больших денег. Как говорит Алекс.
– Хотите наложить на них лапу?
– Нет. Я уже говорил, чего хочу. Работать с вами.
Я – в который уже раз – напрягаюсь, когда появится чертов
Бир-Хаким?.. Общих фраз и туманных ответов на вполне конкретные вопросы все
меньше и меньше, Слободан вот-вот меня раскусит. О том, что наступит после
этого, лучше не задумываться.
– Назовите хотя бы одну причину, почему ваше желание
должно быть исполнено.
– Я уже называл. И не одну, а целых три.
Байка про монету. Байка про сигнализацию. И – математическая
байка, я помню.
– Я помню, Слободан.
– Этого достаточно или нужно что-то еще? К примеру, у
меня нет моральных принципов.
– А неморальных?
– Никаких.
Он не врет, это видно по глазам, по-прежнему прозрачным; по
губам – они вытянуты в шнурок, на нем может болтаться все, что угодно. Самый
нейтральный вариант – гильза от патрона, которым был уложен босниец,
попытавшийся ограбить ювелирную мастерскую Душана Вукотича. Ах, да, таких
боснийцев было несколько, значит – и гильз будет больше, чем одна. И никаких иероглифов
с пожеланием счастья – их просто умаешься выбивать.
– Вряд ли Алекс придет в восторг от того, что я увожу
его людей.
– Значит, вы согласны?
– Нет.
– Вы можете поставить его перед свершившимся фактом. Вы
компаньоны и имеете равные права, разве неправда?
– Хорошо, договоримся так: я буду иметь вас в виду.
– Это означает «да»?
– Это означает – «я подумаю».
Вот и мост.
Панорама, открывающаяся с него, впечатляет. Иногда стоит
какое-то время пожить у океана, чтобы по достоинству оценить прелесть реки. Наличие
в ней воды – уже потрясение, особенно для меня, привыкшей к сухим марокканским
поймам, красным от выступившей на поверхность глины. Так было не всегда, три
года – не вся жизнь, но я успела забыть о Неве, а Сена – напомнила, вода в ней
такая же грязная, такая же мутная; она также загнана в каменный корсет
набережных – ни вдохнуть, не выдохнуть, возможностей для импровизации не
остается. Я скучаю по Марокко.
– Эта история с ювелирной мастерской вашего брата…
– Что вас беспокоит, Мерседес?
Пора бы перестать вздрагивать, когда тебя называют Мерседес.
И нервно трясти сигаретой – тоже.
– Вы правда стреляли?
– Я устроил настоящую бойню! Если захотите, я расскажу
подробнее.
– Не сейчас.
– Я понимаю. Не сейчас, но когда-нибудь.
– Когда-нибудь… может быть.
– Это означает «да»?
– Это означает – «я подумаю».
Что произошло бы со Слободаном, не будь войны, этнических
чисток и бомбардировок Белграда? Он никогда бы не оказался здесь, а если бы
оказался – то совсем по другому поводу. Насколько я успела узнать Слободана
Вукотича и о Слободане Вукотиче – он бежал совсем не от войны. Бежать от войны
– типам, подобным Слободану, такое и в голову не придет, они не отвалятся, пока
не выжмут из нее все соки, пока она не затихнет сама собой или не будет
прекращена насильственно, в виду явного преимущества одной из сторон; пока
стреляные гильзы не станут диковинкой и поводом для возбуждения дела. День
окончания войны всегда трагичен для типов, подобных Слободану, независимо от
того, на чьей стороне они находятся.
Зачем психопат и маньяк понадобился Алексу? Это не мое дело.
Я больше никогда не увижу его. И об Алексе придется забыть –
что ж, это всего лишь расплата за непростительную глупость, которую я
совершила, согласившись на встречу с сумасшедшим из его конторы. И слава богу.
Слава богу, что мы со Слободаном пересеклись на нейтральной территории, и я –
совершенно безнаказанно – смогу вернуться в нигде не засвеченный отель, а
вечером позвонит Доминик с утешительным известием о том, что детектив из
Касабланки взял след; возможно – это сообщение придет завтра, или послезавтра,
или через три дня. Но оно обязательно придет.
Иначе и быть не должно.
Мне не нравится роль Мерседес Гарсия Торрес. Пересечь в ее
образе границу – еще куда ни шло, но все остальное… Легкий скетч прямо на моих
глазах трансформировался в авантюрную драму с неясным финалом, я не знаю, чего
ожидать от партнеров, возникающих совершенно ниоткуда, и я абсолютно не
способна к импровизации.
Почти как река, затянутая в корсет набережных.
«Бездарная актрисулька» – так я думала о себе совсем
недавно, утром, когда Natasha дала мне ключ от номера, заранее заказанного
Домиником. С тех пор ничего не изменилось, и таланта не прибавилось, а вот
подтверждений собственной бездарности – хоть отбавляй. Хоть задницей ешь,
сказали бы мои питерские друзья.
