Договорить я не смогла: Шкипер взвился из-за стола, как отпущенная пружина. Лицо у него было таким, что я с воплем шарахнулась к стене, уверенная, что он меня ударит. Но Шкипер молча прошел мимо меня в прихожую. Бешено хлопнула дверь, задребезжала посуда в шкафу. Я осталась одна.
Несколько минут я стояла не двигаясь, стиснув руки у груди и глядя на качающуюся от удара двери лампу под потолком. Потом взвыла на всю квартиру: «Шкипер!!!» и, как была босиком, вылетела за дверь.
Не знаю, как сложилась бы наша жизнь, если бы Шкипер успел уехать. Но, выскочив очертя голову из подъезда под дождь, я увидела темный, стоящий неподвижно «уазик». Рядом с ним горел красный огонек сигареты. Я помчалась к этому огоньку, шлепая босиком по мокрому, ледяному асфальту, разбивая в лужах желтые блики фонарей.
– Шкипер! Шкипер! Пашка! Подожди!
– Санька, сбрендила?! – Красный огонек, очертив дугу, полетел на тротуар; Шкипер сграбастал меня в охапку.
– Не уезжай… Не уезжай, я боюсь… – задыхаясь, твердила я. Он быстро понес меня к дому, и я чувствовала, как сильно и часто бухает под курткой его сердце. Мое, кажется, стучало не тише, отдаваясь и в висках, и в занемевших от холода пятках. Помню, Шкипер нес меня по темной лестнице на наш четвертый этаж. Помню, я прижималась к его мокрой кожанке и, захлебываясь, просила: – Прости меня… Прости, я не хотела…
– Санька, я же не такая скотина… То есть скотина, но не такая…
– Прости меня… Я испугалась…
– Я знаю. Не бойся ничего. Как с Фатимой… не будет. Клянусь…
Потом я сидела на кровати и заливалась в три ручья. А Шкипер отогревал в ладонях мои ноги и целовал… Я, кажется, вопила, чтобы он не смел, потому что ноги были грязные, а он смеялся и все равно целовал. А потом я сама погасила свет.
Под утро заверещал мобильный. Я, измученная, уставшая, еле живая, сквозь дрему слышала, как Шкипер встает, вытаскивает телефон из-под вороха брошенной на пол одежды, выходит с ним в прихожую, долго кого-то слушает и коротко, приглушенно отвечает. Когда он вернулся и быстро начал одеваться, я смогла только с неимоверным усилием повернуть голову и простонать:
– Куда, господи?..
– Дела.
– Вернешься?
– А как же, – усмехнулся он. И несколько лет потом я мучилась и вспоминала: показалось ли мне, или же Шкипер в самом деле запнулся на миг, говоря это. Скорее всего, показалось. Он всегда был мастером блефа, потому и любил покер.
Шкипер, нагнувшись, поцеловал меня. Поднял с пола куртку, вышел. Хлопнула дверь в прихожей. Я перевернулась на живот, распласталась по освободившейся кровати и заснула снова.
Проснулась я уже после полудня с ощущением полной выпотрошенности и пустоты в голове. Сползла с постели, морщась от боли во всех частях тела, поплелась в ванную, долго стояла под душем, разглядывая свои блестящие от воды руки, ноги, живот, словно видя их впервые. Казалось, что мне приснился какой-то бредовый сон, в котором смешались смерть деда, ночная дорога, сполохи фар по черному полю, похороны Сохи, Маруська, макароны с тушенкой на кухне – и Шкипер, Шкипер, Шкипер… Нет, я ни секунды не жалела о случившемся. Просто безмерно удивлялась тому, как быстро и естественно все произошло, словно мы с Пашкой были помолвлены с детства, как в стародавние времена. На простыне уже успело засохнуть и стать коричневым небольшое пятнышко крови, и я занялась сменой постельного белья.
За окном стоял свежий, ясный, розовый день. Погода успокоилась, и о ночном ливне напоминали только невысохшие капли на оконном стекле. На кухне царил бардак, и, глядя на немытую посуду и полный окурков горшок с геранью, я убедилась в том, что все произошло на самом деле. Напевая дедовскую «Эх, начальничек, ключик-чайничек», я перенесла посуду в раковину, вымыла ее и, налив в таз воды, решила помыть окна.
В дверь зазвонили. Трезвонить так долго и с таким воодушевлением могла только Милка. Я пошла открывать.
Подруга ворвалась озабоченная.
– Слушай, золотая моя, что случилось? Ты куда делась? Мы тебе звоним, звоним, звоним, а тебя нет и нет! А бабка слышала, как ты ночью куда-то уехала! Хоть бы записку оставила, мы прямо с ума посходили все! А вчера кто на всю лестницу орал: «Шкипер!»? Ты бы поосторожнее с ним, милая моя, вот что я тебе скажу, да! Это тебе не чижик-пыжик какой-нибудь! Мало ли что он себе в голову возьмет, а ты – дура дурой, да еще…
– Поздно, – безмятежно сказала я, разваливаясь в кресле.
Милка на полуслове закрыла рот. Смерила меня подозрительным взглядом, вытаращила глаза, схватилась за голову и заголосила:
– Ты с ума сошла, чертова кукла!!!
– Ага-а…
– Ненормальная! Нет, ну ненормальная! Психопатка! – Милка вскочила и как заводная забегала по комнате, размахивая руками. – И нашла с кем! Тьфу, уголовная морда! Кто тебя теперь замуж возьмет, дурища?!
– Отстань, не пойду я за цыгана…
– А за кого ты пойдешь?! За алкаша русского?!
– Вообще не пойду, отвяжись.
– И детей рожать тоже не будешь?
– Для этого не замуж надо выходить.
– Да?! А кормить твою безотцовщину кто будет?!
– Сама и буду. Только не говори, что всю твою банду Колька кормит.
– О-о-о, за какие грехи на меня эта идиотка свалилась…
Забавно, что ни мне, ни Милке даже в голову не пришло, что я могу выйти замуж за Шкипера. Он казался абсолютно неподходящей фигурой для такого серьезного шага. К тому же я действительно всерьез сомневалась, стоит ли мне выходить замуж. Тетя Ванда воспитывала меня наравне с собственными дочерьми, и лет до шестнадцати я точно знала: моя задача – сохранить невинность, а уж кандидат на такое сокровище всегда найдется. Но после рухнувшей в одночасье первой любви я утратила розовые очки. К тому же мне было уже двадцать, а для цыганской невесты это возраст весьма почтенный.
– Что теперь делать собираешься? – всласть наоравшись и бросившись в кресло, спросила Милка.
– Ничего, – удивилась я. – А что тут сделаешь?
– К нему переедешь?
– Меня вроде не звал еще никто.
– Так позовет же! – уверенно сказала Милка. – Поедешь?
Я снова задумалась. Никуда ехать из своей квартиры мне не хотелось. И я вовсе не была уверена в том, что хочу жить со Шкипером. Милка, скрестив руки на груди, сердито смотрела на меня.
– Мать, ты его хоть любишь?
– Да… Нет… Нет, наверное. – Я умолкла, вконец запутавшись. Несмотря на то что минувшая ночь по-прежнему казалась мне абсолютной закономерностью, я подозревала, что никакой любовью тут и не пахнет. Ни с моей, ни, возможно, и со шкиперовской стороны. Не то чтобы я ему не доверяла, но… мало ли какой стих мог на него найти.
Милка, с минуту понаблюдав за мной, махнула рукой:
