– Георгий Зурабович, мне пора.
– Я думаю, она все-таки жива, – не поднимая головы, сказал Барс. – Не может быть, чтобы… Меня знают в Москве, знают, что Ванда – моя женщина. Никто не осмелится… Она найдется… я так думаю. И я сразу ее увезу. Она будет жить в этом Морон-де-ла… И будет танцевать то, что она хочет. Я все сделаю. Клянусь могилой матери – все… – Он умолк на полуслове. Чуть погодя хрипло выговорил: – Нельзя было тогда отпускать ее. Никак нельзя было…
Помедлив, я погладила Барсадзе по плечу.
– Не мучайтесь. Вы же не виноваты. Она найдется.
Он изумленно взглянул на меня снизу вверх. Осторожно взял мою руку, поцеловал ее. Поднялся.
– Я отвезу вас.
Барс довез меня до самого дома, вышел из машины, чтобы открыть дверцу. На улице поднялась настоящая метель, и через минуту мы оба были засыпаны снегом с головы до ног. Барсадзе встал так, чтобы загородить меня от ветра.
– Нина, пожалуйста, позвоните мне завтра, когда вернетесь. У вас есть мобильный телефон?
– Есть у Яшки.
– Хорошо. Пусть мальчик позвонит. И если нужна будет помощь…
– Я поняла. Я сразу же найду вас.
Он наклонил голову, прощаясь. Затем посмотрел через мое плечо.
– Кажется, это вас ждут.
Я обернулась. Возле подъезда стояла Стелла Суарес. Она была с непокрытой головой, и снег сделал совсем белыми ее волосы и черное пальто. Я подбежала:
– Стелла Эрнандовна, вы ко мне?
– Да. – Она проводила глазами исчезающую в снежной пелене машину Барсадзе. – Это тот грузин? Да? Что он сказал?
– Он тоже ничего не знает.
– Да что же это, черт возьми!!! – завопила Стелла. – Куда мог деться человек?! Хоть что-нибудь вы выяснили?
– Да… Но долго рассказывать. Зайдете к нам?
Я была уверена, что Суарес откажется. Но она согласилась.
Бабушка еще не спала и села за стол вместе с нами. Тихо посипывал электрический самовар, стыл чай в бабулиных хрустальных стаканах. В вазочке из соломки лежали Катькины пирожки с вареньем. Сама Катька пристроилась в кресле с горой мелкобесовских нештопаных носков. Подперев голову рукой, Стелла слушала мой рассказ. Свет падал на ее худое скуластое лицо, резко выделяя синеватые круги у глаз, морщины на лбу. Она казалась постаревшей, смертельно усталой, и несколько раз мне даже становилось неудобно за то, что я вынуждаю ее выслушивать такое длинное и беспорядочное повествование.
– …так что теперь еще какие-то попы, – закончила я. – И миллионная икона. Я ничего не понимаю!
– Я тоже, – хрипло сказала Стелла. – Но Барс этот прав – к прабабке ехать нужно срочно. Может быть, она там! Кто знает…
Голос Стеллы оборвался, смуглые пальцы задрожали. Она поспешно поставила стакан на стол. Запустила обе руки в мокрые от растаявшего снега волосы, простонала:
– Но что же это такое, боже мой… Девочка моя…
– Стеллочка, сигаретку, – сочувствующе предложила бабуля. Суарес взяла предложенную «мальборину», поблагодарила кивком головы. Из кресла донесся шумный протяжный вздох. На несколько минут в кухне зависла тишина. Снег за окном падал все сильней. Свет фонарей едва пробивался сквозь него.
– Стелла Эрнандовна… – я наконец решилась задать вопрос, который мучил меня со дня первой встречи с Суарес в Доме культуры. – Почему она обманывала нас? Почему она говорила, что продолжает танцевать? Ведь она же всерьез собиралась на концерты, брала костюм, туфли… И шла… в монастырь. Или ехала к Барсадзе. Или просто гуляла где-то. И ведь не месяц, не два, а шесть лет! Для чего она это выдумывала?
– А что ей было говорить?! – вдруг взорвалась Стелла, хлопнув ладонью по столу. Стаканы жалобно звенькнули. – Что ей было говорить? Что она в монастыре варежки вяжет?! Что мамаша сумасшедшая ей всю кровь отравила своим нытьем? Что этот мерзавец с нее героин требует?! Что в инспекции на нее из-за дурацких бумажек орут?! Ведь Ванда же артистка, байлаора, она ТАН-ЦОВ-ЩИ-ЦА! Первого класса, madre de dios! Да, для нее все кончилось еще тогда, шесть лет назад! Я, я сама уговаривала ее, что она молода, что жизнь еще большая. Возможно, будет что-то другое, что-то лучше фламенко, лучше сцены… А попробуй уговори, когда сама в это не веришь ни на грош… Случись со мной такое в ее годы – ни минуты не думала бы! Бритвой по венам – и все! Все! Все, к чертям!
Меня невольно передернуло. Я вспомнила серое запрокинутое лицо Ванды в тот день, когда я ворвалась к ней без звонка. Стелла ожесточенно продолжала:
– Знаете, как она вашу налоговую инспекцию называла? «Газовая камера»! Сунулась туда, ненормальная девчонка, думала клин клином выбить… Господи, да я бы там в первый же день с ума сошла! Разве Ванде там место? Разве ей можно было НЕ ТАНЦЕВАТЬ? Она выдумывала себе эти концерты, потому ей без них – конец! Пусть хоть иллюзия. Она байлаора, пойми, была и осталась! Она не может жить без фламенко. Это… это тоже наркотик. Это судьба.
– Стелла Эрнандовна, а Испания? – робко спросила я. – Ведь она могла бы уехать? Барс говорил, что он может…
– Это было бы самое лучшее, – отрывисто бросила Стелла. – На профессиональную сцену Ванде, конечно, путь заказан, а в ресторан или кабаре в Андалузии – пожалуйста. Я позвонила бы друзьям, родственникам. Они бы помогли. Ванда же замечательно танцует, говорит по-испански, знает людей. Были бы только деньги на первое время… Так на то и грузин… Но ведь не ехала, проклятая девчонка! Видите ли, Антонио! Видите ли, пропадет без нее! Проклятый бандит, скотина, мерзавец, ненавижу эту сволочь!
Голос Стеллы сорвался. Она уронила сигарету в стакан с остывшим чаем, схватилась за голову и зарыдала в голос.
Через час Суарес уехала. Я стояла у окна, смотрела на то, как фигура в развевающемся черном пальто пересекает двор и ныряет в заметенную снегом «Ауди». Желтый сполох фар полоснул по стене дома. Машина снялась с места и исчезла.
Мы сели на электричку у Киевского вокзала в девять часов утра. Состав экспедиции разросся до четырех человек: на вокзале к нам с Бесом присоединился Миша, а когда электричка тронулась, я с ужасом увидела стоящего в проходе вагона младшего из братьев Мелкобесовых. Вовка был, по обыкновению, в радужном настроении, послал мне воздушный поцелуй и с некоторым опасением посмотрел на поднимающегося со скамейки старшего брата.
– Ё-моё, ты что здесь делаешь? – грозно вопросил Бес. – По шее навалять? Совсем от рук поотбивались!
– Не психуй, Васильич, – сказал Вовка, поспешно отступая к проходу. – Мы с братанами вчера потолковали и решили, что хватит тебе одному мотаться. Так крыша съехать может – от избытка чуйств.
– От чего?! Стратеги сраные, потолковали они! Что, кроме тебя, не нашлось никого?
– Нет, вы слышали? – возмущенно заорал Вовка. – А кого еще? У Сереги с Коляном сегодня стрелка с суреновскими чижиками, с утра поехали. А Гришка к своей стриптизерке еще вчера умотал. Между прочим, пятьдесят баксов у меня занял и хрен отдаст теперь. Как приедем, Васильич, скажи ему…
