– Пойдем. – Ксения успела отойти, пока Илюшин
изучал открывшийся вид. – Родителям повезло, наш дом в пяти минутах ходьбы
отсюда. А те, кто в глубине района живет, каждый год пишут жалобы
администрации, чтобы пустили наконец дополнительную маршрутку – сейчас ходит
одна-единственная, раз в час. Не успел на нее – жди следующую.
Пока они шли по дороге, Макар заметил, что его спутница
слегка прихрамывает.
– Ксения Ильинична, что у вас с ногой?
– Разве мы не перешли на «ты»? – Она повернулась к
нему, весело уставилась своими прищуренными глазищами, которые на ярком
солнечном свету казались не карими, а рыжевато-желтыми. Перепачканный мокрый
плащ Ксения сбросила и осталась в джинсах и тонкой черной водолазке.
– Перешли, – не стал спорить Илюшин, твердо
решивший обращаться к ней на «вы» – отчего-то ему нравилось произносить ее имя
в сочетании с отчеством: все вместе звучало так, словно имя было ей на
вырост. – И все-таки, что с ногой?
– Ушибла, когда упала на дорогу. Ничего страшного,
скоро пройдет, тем более что идти недалеко. Кстати, я не спросила, где ты
остановился.
– В пансионате Шестаковой.
– А, знаю, там по соседству живет один из моих
пациентов… Все, мы пришли.
Одноэтажный кирпичный дом пятью окнами смотрел на улицу, где
остановились перед калиткой Макар и Ксения. За домом находился небольшой
участок, резко уходивший вниз: в этом месте склон становился особенно крутым,
превращаясь в ложбину, густо засаженную кустами и деревьями.
Девушка откинула щеколду и прошла по дорожке.
– Родители на работе, – сказала она, обернувшись к
Илюшину. – Я тебя познакомлю с другими членами семьи.
– А есть и другие члены семьи? – Макар изучал
странное сооружение слева от дома – похоже, перед ним была большая
клетка. – Вы же говорили, что живете только с родителями.
– Проходи, – вместо ответа сказала Ксения, отпирая
дверь и включая свет в темной прихожей, где возле порога в рядок выстроились
разноцветные пары мохнатых тапочек: красные, зеленые, синие и желтые.
Макар зашел внутрь, нагнулся, чтобы снять кроссовки, и
замер. Из комнаты навстречу ему бесшумно шагнул огромный черный кот, глянул
недобрыми желтыми глазами, уселся на коврике в метре от Илюшина. Морду кота под
левым глазом наискось перерезал белесый шрам, половины правого уха не хватало –
вместо нее топорщились вверх короткие черные волоски. Густые белые усы стрелами
торчали из шерсти. Вид у кота был устрашающий.
– Лютик, это Макар. Макар, это Лютик, – сообщила
Ксения, влезая в красные тапочки и подкидывая Макару зеленые. – Будьте
знакомы.
– Лютик? Как цветок? – уточнил Илюшин.
– Если полностью, то Люцифер. Но он у нас ласковый,
добрый…
– Ласковый и добрый… – эхом откликнулся Илюшин, не
сводя глаз с насупленной вытянутой морды, больше напоминавшей рысью, чем
кошачью. О рыси заставляли вспомнить и выраженные кисточки на ушах, и широкие
крепкие лапы. Кот смотрел на Макара высокомерно и с неприязнью.
– Ванная комната в конце коридора! – раздался
голос Ксении откуда-то из дальних комнат. – Я пока разогрею рассольник, а
ты мой руки и приходи на кухню!
– Мне разрешили помыть руки и пройти на кухню, –
объяснил Илюшин коту, чувствуя непреодолимое желание отчитаться перед ним в
своих передвижениях по дому. – Ничего, что я в чужих тапочках?
Кот мигнул одним глазом. Второй глаз так и смотрел на Макара
не моргая, точно стеклянный. Затем Люцифер вытянул вперед черную как сажа лапу,
за ней – вторую, изогнулся в спине и издал негромкий курлыкающий звук – то ли
мяуканье, то ли мурлыканье.
Будто по сигналу, поданному предводителем, из той же комнаты
беззвучно выскользнули три тени: Илюшин опомниться не успел, как вокруг него
сидели, ходили и лежали три кошки, очень похожие на Люцифера строением морды и
размерами. Только глаза у них были длинные и зеленые, как виноградины. Одна,
полосатая, без стеснения поднырнула под руку Макара, присевшего на корточки,
потерлась пушистым загривком о рукав его свитера. Вторая улеглась, развалясь,
надменно поглядывая то на гостя, то на черного кота; третья, самая пушистая,
грациозная и длинная, запрыгнула на полку, где лежали ключи и расчески: полка
скрипнула и прогнулась под тяжестью зверя.
– А вот сейчас по ушам! – пригрозила Ксения, появляясь
так же бесшумно, как кошки за минуту до нее. – Вилка, брысь!
Кошка, названная Вилкой, нехотя спрыгнула с полочки,
независимо глянула на Макара и удалилась, покачивая хвостом.
– Виолетта фон Грамштальд, – пояснила девушка ей
вслед. – Немецких кровей кошечка. Маленькая еще, котенок, вот и лазит где
нельзя. Мой руки и пойдем на кухню, буду угощать тебя рассольником.
– Подожди, как – котенок? – От удивления Макар
перешел на «ты», хотя не собирался этого делать. – Котята такими не
бывают.
Ксения Ильинична усмехнулась.
– Это такая порода – мэйн-куны. Виолетте семь месяцев,
остальные старше. Да, ты еще Гэндальфа не видел! Он у нас стеснительный, чужих
побаивается.
– Сколько же в доме кошек? – вскинул брови Илюшин.
– Два кота и три кошечки. Это много для обычного дома,
но у меня же не обычный…
– А какой?
– У меня – дом-питомник.
На кухне – небольшой, выходившей окнами на склон – Илюшин с
неожиданным для самого себя аппетитом съел отменный горячий рассольник и
откинулся на спинку стула, наблюдая за девушкой, разогревавшей обещанную долму.
Она вела себя без малейшего смущения, словно они были знакомы тысячу лет и
знакомство их произошло при самых обычных обстоятельствах – скажем, они вместе
учились в институте. У Макара не укладывалось в голове, как может быть так
безмятежен человек, которого пытались убить меньше двух часов назад и попытка
эта вполне могла увенчаться успехом, если бы не его вмешательство. Кошки
расселись на стульях вокруг и внимательно наблюдали за хозяйкой, водя туда-сюда
длинными насупленными мордами. Один раз заглянул на кухню Люцифер, зыркнул на
Илюшина лунным глазом и исчез, убедившись, что все в порядке.
– Ксения Ильинична, кто на вас покушался? –
спросил Макар, когда она поставила перед ним тарелку и сама села за стол.
– Алла Богданова, – без всяких сомнений ответила
та. – Или она сама, или кто-то из ее приятелей.
– А поподробнее?
Ксеня вздохнула и рассказала подробнее. История оказалась
проста и незамысловата, и было в ней про девушку, выросшую в Тихогорске и
уехавшую учиться и работать в соседний город, парня, влюбленного в девушку и
готового ждать ее возвращения, и про несчастную третью сторону треугольника,
надеявшуюся, что Ксения Ильинична Пестова больше никогда не вернется в родной
Тихогорск.
Когда-то Ксения жила в районе-поселке, который называли
Фабричным, – расположенном неподалеку от швейной фабрики. Маленькие
квартирки, убогие дворики, вечно грязные подъезды и дворничихи с испитыми
лицами, яростно гоняющие подвальных котов; озлобленные работницы,
возвращавшиеся с фабрики поздно вечером; крепко выпивающие красномордые мужики,
орущие на собственных и чужих детей, – вот что такое был район Фабричный.
При первом представившемся случае семья Пестовых уехала оттуда, но до этого
радостного дня Ксеня с родителями прожила в поселке восемнадцать лет.
