– Макар Андреевич, почему так рано! Я только собиралась
готовить вам завтрак… Вы ведь, кажется, сказали, что вам в санаторий к
одиннадцати?
Илюшин объяснил, что хочет прогуляться по району, и хозяйка
дома с пониманием кивнула.
– Пройдитесь, посмотрите… У нас здесь красиво. Обратите
внимание, что наш сосед слева, Валя Корзун, выращивает сирень сорта «Сумерки»,
темно-фиолетовую, а вот другой сосед, Яков Матвеевич, – сиреневую, двух
сортов: «Партизанку» и «Глорию». И оба они соревнуются между собой, у кого цветы
получатся крупнее.
– Гуще, мама, – поправил ее Леонид. –
Валентин Ованесович мне объяснял: ветка должна быть пушистой, вот что главное.
– И крупнее, и гуще, – не стала спорить
она. – Сирень соседи завозили культурную, из садоводческого питомника, и
смотреть на нее теперь одно удовольствие. Если вы, Макар Андреевич, хоть
чуточку неравнодушны к цветам, то думаю, что оцените.
– А у нас сирень тоже ничего, – буркнула Лариса,
допив кофе и, вероятно, решив напоследок поддержать утреннюю беседу. –
Правда, мам, мне наша дикая «Венгерка» очень нравится.
Эльвира Леоновна поставила перед Илюшиным чашку свежего кофе
и мимоходом наклонилась к дочери, поцеловала ее в макушку.
– Бегите, на работу опоздаете, – сказала она, и
Макар успел поймать быстрый взгляд, которым обменялись близнецы.
– Мам, тысячу раз тебе говорил, что опаздывать нам
некуда, – протянул Леонид, вставая и делая знак сестре. – Этим-то и
хорош ненормированный рабочий день.
Он провел по волосам небрежным жестом, повернулся к окну…
Утренний свет упал на его лицо, и стало заметно, что в нем появилось что-то
хищное: теперь Леонид был похож вовсе не на тюленя, а на белого медведя. «А
ведь он и в самом деле довольно крупный, – сообразил Илюшин. – Для
такого шею свернуть – как нечего делать».
Откуда взялась ничем не мотивированная мысль про шею («чью
шею? почему именно шею?»), Макар не знал, но выплеск подсознания,
спровоцированный ранним подъемом, решил не игнорировать и вечером за Леонидом
понаблюдать.
Близнецы ушли. Эльвира Леоновна проводила их взглядом, а затем
помахала в окно рукой.
– Я ужасно к ним привязана, – задумчиво сказала
она, возвращаясь к Макару и садясь за стол. – Наверное, это неправильно,
когда немолодая уже мать так привязана к взрослым д??тям. Как вы думаете?
– Я не знаю, Эльвира Леоновна, – честно сказал
Макар.
– Наверное, неправильно. Им хочется свободы – всем,
кроме Эли. Ей свобода вовсе не нужна.
– Отчего же?
Хозяйка невесело усмехнулась:
– Нехорошо так говорить о собственной дочери, но она, к
сожалению, лишена тех черт, которые я хотела бы видеть в своем ребенке. Ей
совершенно безразлично, где и как мы будем жить – лишь бы она имела возможность
заниматься своим увлечением. Как ни странно, ее детское хобби приносит ей
небольшой, но стабильный доход, хотя я бы предпочла, чтобы не приносило вовсе.
– Почему? – удивился Илюшин.
– Потому что в таком случае у нее был бы стимул
устроиться на работу и заниматься стоящим делом. А сейчас Элю все устраивает. К
сожалению, она не слишком умна и совсем не амбициозна. И в ней очень мало от
настоящей женщины… В основном она напоминает несозревшего подростка.
И Эльвира Леоновна тяжело вздохнула.
Выйдя из дома, Илюшин с сомнением посмотрел налево – туда,
где начиналась нежная зелень непрореженных кустов боярышника и еще какого-то
растения с колючками на ветках. Неподалеку от боярышника качала ветками
фиолетовая сирень, на которой еще не все бутоны раскрылись. «Значит, там у нас
живет некто Валентин Ованесович…»
Поразмыслив, Макар решил, что в тупичок зайти он всегда
успеет, и повернул в противоположную сторону, к светло-лиловым зарослям. Он не
разрабатывал никакого плана, не придумывал, о чем будет спрашивать прохожих, а
просто брел неторопливо, разглядывая дома на другой стороне улицы, и через
полминуты очутился возле одноэтажного синего дома.
За забором стоял пожилой мужчина в ватнике, в котором Макар
узнал старика, виденного им в первый вечер, когда он разыскивал дом Шестаковых.
При ближайшем рассмотрении тот оказался не таким уж старым: на вид ему было лет
шестьдесят пять, и выглядел он суховатым и подтянутым. Морщины на его лице
располагались строго перпендикулярно друг другу: несколько продольных,
глубоких, как борозды, прорезали высокий желтоватый лоб, и по одной
вертикальной морщине было выделено на каждую щеку – длинные, резкие, похожие на
застарелые шрамы от удара саблей. Однако больше всего старили мужчину не
морщины, а седина. Темные, глубоко посаженные глаза смотрели на Илюшина с
недоверием.
– Доброе утро, – поздоровался Макар.
– И тебе не хворать, – негромко отозвался старик,
собираясь уходить.
Илюшин перевел взгляд на сирень в палисаднике, вскинул
брови.
– Это ведь, кажется, «Партизанка»… – протянул он,
надеясь, что сорт окажется не «Глорией». – Красивый куст.
– Точно, она. – Хозяин остановился, обернулся к
нему. – Откуда знаешь?
– Бабушка выращивала, – не моргнув глазом соврал
Макар. – С детства люблю сирень. – Он сделал паузу и предположил: – А
вы, наверное, Яков Матвеевич?
Старик нахмурился, и морщины на его лбу собрались в складки.
– Мне ваша соседка сказала, Эльвира Леоновна, –
объяснил Илюшин, памятуя о том, что правильная рекомендация – лучшее начало для
знакомства. – Я у нее комнату снимаю.
Несмотря на всю правильность рекомендации, по Якову
Матвеевичу нельзя было сказать, что он проникся ею: лицо его, и без того
мрачное, перекосилось, кулаки сжались.
– Скажи своей домоправительнице, – глухим от
ярости голосом начал он, – чтобы лезть ко мне не смела! Ясно?! И шпионов
пусть не подсылает, иначе…
Он запнулся, взмахнул сжатым кулаком и бессильно опустил
его. Затем, ругаясь себе под нос, ушел за дом, и через некоторое время там
громко хлопнула дверь.
– Даже так, значит, – сказал вслед ему
Макар. – Занятно.
Он по привычке взлохматил русые волосы, прошелся вдоль
забора в одну сторону, затем в другую, но старик больше не появлялся.
– Чем черт не шутит? – вслух спросил самого себя
Илюшин и направился к дому, стоявшему в тупике, где, если верить рассказам
Эльвиры Леоновны, жил другой садовод, Валентин Ованесович.
Валентин Ованесович и впрямь оказался садоводом. Подойдя
вплотную к палисаднику, Илюшин рассмотрел, что белый каменный дом в глубине
сада обсажен цветами – но не клумбами, а грядками. Бледно-желтые нарциссы с
гофрированными чашечками росли рядами, выступали по линеечке, качая тугими
бутонами, красные тюльпаны, мелкие анютины глазки разбавляли прямоугольник
бурой земли желто-фиолетовым цветом.
