Бросив платье на стул, Илюшин, крадучись в темноте, добрался
до выключателя и пощелкал тумблером. Свет не горел. Тогда он, повинуясь чутью,
подошел к двери, приоткрыл ее – и успел увидеть на тускло освещенной лестнице
высокую фигуру в белом, заворачивающую в коридор.
Одним прыжком Макар перепрыгнул пять ступенек и скатился
кубарем на свой этаж, приготовившись схватить того, кто стоял за дверью, пока
он ходил по чердаку. Но рассерженно выругался про себя – фигура в белом
исчезла. Перед Илюшиным было восемь закрытых дверей, и ему снова показалось,
что в какой-то из них – если не в каждой – спрятан глазок.
«Нет, дамы и господа, больше я шутить с вами не буду».
Разозленный Макар подошел к ближней двери и подергал ее. Как и ожидалось, она
оказалась заперта. Следующая тоже. За третьей была комната Эли, и секунду Макар
колебался, а затем, как будто его кто-то позвал, медленно обернулся назад,
посмотрел в конец коридора, где была комната, откуда ночью доносился плач.
Ему показалось, что дом вокруг него насторожился и все бесплотные
тени, прятавшиеся за зелеными дверями, испуганно приникли к своим глазкам.
Стало удивительно тихо, и только снизу, из столовой, доносился голос Эльвиры
Леоновны и все так же лаял пес на улице.
Макар вернулся в конец коридора и испытал подобие дежавю –
он уже стоял перед этой дверью в таком же тусклом свете коридорных ламп,
рассматривая царапины на нижней панели. Он потянулся было к ручке, но тут в
коридоре за его спиной кто-то вышел из своей комнаты, громко хлопнула от
сквозняка форточка, и знакомый голос протянул с плохо скрытой насмешкой:
– Макар Андреевич, вы забыли, где вас поселили?
Илюшин обернулся, успев стереть с лица досаду и надеть
выражение «внезапная радость от встречи». Лариса, изогнувшись, как кошка,
стояла, прислонившись к стене возле дверного проема. Зеленый кашемировый свитер
стекал по ней вниз, к длинным ногам, которые облегала скромная юбочка. Волосы
струились вдоль лица, и вся она была текучая, как русалка, и улыбалась так же
загадочно и зовуще, и смотрела голубыми, как фаянсовая чашка, глазами.
– Ваша комната здесь, – сказала она, не спуская
глаз с Макара Андреевича, который – можно уже было себе окончательно в этом
признаться – очень ей нравился, очень… И его напускная небрежность ему шла – в
отличие от прилизанного и застегнутого на все пуговицы Толика, который пытался
изобразить эту самую небрежность, выбираясь куда-нибудь с Ларисой на выходные,
но особых успехов в этом, увы, не достиг.
Илюшин с неохотой отошел от двери.
– Добрый вечер, Лариса. Мне показалось, что там кто-то
скребется…
Она запрокинула голову и рассмеялась, показав белоснежные
ровные зубки с крошечной щербинкой на переднем.
– Но в доме нет кошек! У Эдика на них аллергия. Не
хотите же вы сказать, что какая-то заблудившаяся мышь скреблась так громко, что
вы ее услышали?
– Наверное, почудилось, – признал Илюшин, делая
попытку пройти мимо Ларисы к своей комнате. – Спокойной ночи.
Лариса сделала шаг вперед и преградила ему дорогу. Провела
рукой по рукаву его рубашки, тонким пальчиком пересчитала на ней пуговицы,
остановилась на верхней и нарисовала вокруг что-то вроде восьмерки. Илюшин с
любопытством наблюдал за ней, не делая ни одного движения.
Она обиженно надула губки, взяла его за руку и положила ее
себе на талию, словно собираясь танцевать с ним вальс в полумраке коридора.
Тело – такое податливое, такое гибкое – изогнулось, прильнуло к нему, и Лариса,
закусив губу, посмотрела на Илюшина снизу вверх. Она не произнесла ни слова – и
не собиралась говорить, оставляя за ним первую реплику и ожидая таких знакомых
– и каждый раз волнующе новых – действий. В том, что на этот раз они будут
умелыми, она не сомневалась – к двадцати пяти годам ей хватало опыта,
помноженного на женское чутье, чтобы распознать мужчину, с которым стоило
поиграть в старую как мир игру.
Рука гостя скользнула вниз, едва коснувшись бедра, но только
Лариса собралась отпустить шуточку о его торопливости, как почувствовала, что
ее берут за руку теплыми пальцами. Слегка оторопев, она смотрела, как Илюшин
подносит ее руку к губам, целует, а затем поднимает на нее серые глаза и
смотрит с такой издевательской вежливостью, что, ей-богу, не сдержалась бы,
дала пощечину мерзавцу, не будь он постояльцем.
– Спокойной ночи, – мягко сказал Илюшин, отпуская
пальцы Ларисы. – Приятных снов.
Не успел он скрыться в своей комнате, как вслед ему холодный
тягучий голос напомнил:
– Не забудьте, Макар Андреевич, что мама ждет вас в
столовой. Вы ведь еще не ужинали.
Он быстро обернулся и успел заметить в глазах Ларисы
ненависть оскорбленной женщины.
«Я могу себя поздравить – у меня появился враг в этом
доме, – сказал себе Макар, переодеваясь к ужину. – Не хватает еще
троих. Вот этим и можно заняться в ближайшее время. Конечно, я поужинал, но
ничто не мешает мне сделать это еще раз, если уж подворачивается такая отличная
возможность подергать тигра за усы. Вопрос лишь в том, правильно ли я определил
тигра…»
Эльвира Леоновна подняла глаза и увидела входившего в
столовую гостя, одетого в белый джемпер, который неожиданно преобразил
растрепанного студента во взрослого, весьма элегантного мужчину. В голове ее
мелькнула мысль о том, что она ведь хотела узнать, сколько ему лет, но задать
прямой вопрос не позволяло воспитание, а сам Макар Андреевич не проговаривался.
– Как прошел ваш день в санатории? – спросила она,
улыбнувшись. – Надеюсь, вам все нравится?
Ведя светскую беседу и нахваливая непонятное
сложносочиненное блюдо, которым угощала его хозяйка, Илюшин размышлял о том,
каким способом можно быстрее вывести ее из себя. Тему старшей дочери, явной
неудачницы в глазах матери, он решил не трогать, тем более что Эльвира Леоновна
сама завела разговор об Эле. «По вечерам три раза в неделю она занимается с
детьми в школьном кружке. Да-да, совершенно верно, учит их вязать. Конечно,
платят за это копейки, но я считаю, что занятия идут ей на пользу – она хотя бы
выбирается из дома! А иначе может просидеть целый день в комнате, занимаясь
своими куклами…»
В конце концов Илюшин выбрал самый простой путь, который к
тому же был проверен до него. Дослушав рассказ о том, что когда-то в этом доме
жили предки Эльвиры Леоновны и потому она относится к нему как к своему
родовому гнезду, он вставил две-три ничего не значащие фразы, а затем спросил:
– Между прочим, Эльвира Леоновна, кто живет в угловой
комнате на втором этаже?
Хозяйка поставила на стол поднос с выпечкой, неторопливым
изящным жестом, красивым, как в кино, задернула штору, обернулась к Илюшину.
Гладкое лицо осталось спокойным и невозмутимым.
– Там никто не живет. Эту комнату я собираюсь
отремонтировать, и она станет одним из номеров для гостей – таким же, как ваш.
Макар задумчиво покивал в ответ, глядя, как Шестакова
разливает красно-коричневый чай по чашкам – себе и ему. Он подождал, не зададут
ли ему наводящего вопроса, но Эльвира Леоновна лишь молча улыбалась.
