Сбегая этим свежим утром по ступенькам провалившегося
крыльца, Макар не ожидал, что Афанасьев окажется во дворе, – Илюшину
хотелось только побродить вокруг дома старика, потому что бездействовать в
своей комнате он был уже не в состоянии. «Я становлюсь похожим на
Бабкина, – раздраженно думал Макар, вышагивая по разбитой изъезженной
дороге мимо уже вовсю цветших сиреневых кустов. – Много бессмысленных
действий – это в его стиле».
Увидев в саду старого соседа Шестаковых, Илюшин на миг
замер, а затем рванул вперед, как охотничья собака, наконец-то взявшая след.
Макар придавал совпадениям и случайностям весьма большое значение, а потому
даже не сомневался, что Яков Матвеевич послан ему провидением, чтобы дать
ответы на все его вопросы.
А вопросов у Илюшина было много.
Именно с этого он и начал, подойдя к палисаднику: не
задумываясь, перегнулся через ограду и негромко сказал, запыхавшись от быстрой
ходьбы:
– Здравствуйте, Яков Матвеевич. Вы меня помните? У меня
к вам есть кое-какие вопросы. Мы можем поговорить?
Обычно Афанасьеву не составляло никакого труда поставить на
место молодых и не очень нахалов. Откровенно говоря, молодые и не очень нахалы
сами побаивались Якова Матвеевича и без веской причины к нему не лезли –
чувствовали, что выйдет себе дороже. И будь Афанасьев этим утром в форме, он
непременно осадил бы не в меру прыткого постояльца соседей – тот отчего-то
решил, что может спрашивать Якова Матвеевича таким тоном, будто у него есть на
это право.
Но бессонная ночь не прошла для старика бесследно, а чувство
неловкости перед незнакомым человеком, на которого он накричал без видимой
причины, не позволило отчитать его второй раз. Во всяком случае, именно этот
аргумент мысленно привел в свое оправдание Афанасьев, открывая калитку и пуская
гостя во дворик. Внутренний голос подсказывал, что он совершает ошибку, и Якову
Матвеевичу стоило бы прислушаться к голосу. Однако он этого не сделал. И
оказался не готов к напору вошедшего, который, едва зайдя внутрь, обернулся к
Афанасьеву и, пристально глядя на него проницательными серыми глазами, сказал:
– Я хочу поговорить с вами о том, что случилось в этом городе
восемнадцать лет назад.
Илюшин хотел добавить, что тогда в один день погибли два
человека, но увидел по лицу старика, что этого не требуется – тот понял его без
всяких пояснений. Яков Матвеевич посерел на глазах, морщины на его лице
заострились. Отвернувшись от Макара, он одернул ворот телогрейки и принялся
неловко застегивать пуговицы, хотя на улице теплело с каждой минутой.
– Что вам… – начал он наконец, справившись с
верхней пуговицей. – Какое ваше дело? Зачем вы меня об этом спрашиваете?
– Затем, что вы знаете о том, что произошло, –
наугад сказал Илюшин и по дернувшимся пальцам старика понял, что угадал.
Не глядя на Макара, Афанасьев продолжал возиться с
пуговицами, терзая одну за другой. Илюшин молча ждал, и его молчание было для
Якова Матвеевича еще невыносимее, чем вопросы.
– Здесь все знают, что произошло, – выдавил он
наконец. – У любого спросите.
– Вот я и спрашиваю у вас, – не собираясь
отступать, сказал Макар. – Я не журналист, не буду писать статью, и мой
интерес носит иной характер.
По лицу старика он тотчас увидел, что совершил ошибку, но
было уже поздно. Слово «журналист» сделало свое дело – растерянность хозяина
как рукой сняло: борзописцев он ненавидел лютой ненавистью, и эта ненависть
помогла ему сконцентрироваться, хоть визитер и признался, что не относится к
этой братии. Впрочем, на слово верить ему старик не собирался.
– А не надо! Не надо свое любопытство кормить чужими
трагедиями! – Афанасьев повысил голос, делая шаг навстречу визитеру. Глаза
его сузились, беспомощность исчезла, и Яков Матвеевич стал похож на заточенный
кусок льда – острый, ледяной, к которому нельзя прикоснуться, чтобы не обжечь
руку холодом. – С какой стати я вам должен что-то рассказывать? Идите,
разговаривайте с другими, вынюхивайте что хотите! А меня оставьте в покое! Тоже
мне, нашли тему… Если живущих не уважаете, так хоть мертвых уважьте, не лезьте
к ним в могилы!
В другое время Макар ушел бы от разговора с таким
противником, признав свое поражение, – старик оказался вовсе не прост и
далеко не беззащитен. В другое – но не сейчас. В нем было живо воспоминание о
растерянном и жалком лице Зари Ростиславовны, рассказывающей о высмеявшей ее
Шестаковой.
– Любопытство здесь ни при чем, – холодным тоном
сказал Илюшин и в эту минуту ничуть не грешил против истины. – Я – частный
детектив. И у меня есть заказчик, который очень хочет выяснить все подробности
этого дела. Вы же не будете отрицать, что «дело» есть, не так ли?
Яков Матвеевич почувствовал, что земля уходит у него из-под
ног. «Частный детектив?!»
– Если вы не хотите со мной разговаривать, у меня нет
никакой возможности вас заставить. – Голос Илюшина звучал угрожающе, в
противовес смыслу произносимых слов. – Но у меня всегда остается
возможность обратиться к другим людям.
Он развернулся, собираясь уйти.
– Нет-нет, постойте!
Сорока, испуганная вскриком, сорвалась с изгороди и
пронеслась над головой Илюшина.
– Я могу изложить вам только факты, – хрипло
проговорил старик и посмотрел на Макара так, что тот опешил: ярость во взгляде
Якова Матвеевича сменилась мольбой. – Только факты! – умоляюще
повторил он и, не дожидаясь ответа Илюшина, отвернулся и побрел в глубь
дворика, к закрытому сараю, перед которым стояли два ведра с землей и лопата.
Остановился возле ведер, бессмысленно глядя на них и суетливо расстегивая пуговицы,
которые сам же застегнул несколько минут назад.
– Факты, – одними губами повторил Яков Матвеевич и
провел рукой по лбу, стирая пот. На лбу остались грязные разводы.
– Хорошо, расскажите факты, – осторожно согласился
подошедший Илюшин, твердо решивший выяснить все, что только возможно.
– Факты в том, что она умерла, а за ней и
Чудинов, – горько сказал Афанасьев. – Ее тело нашли в двух шагах от
берега, она зацепилась шарфом за льдину. А врача почти засыпало снегом, пока он
лежал мертвый. Такая метель мела… Никогда такой не было раньше, вы слышите?!
Первый раз – в том году! Если бы все так не совпало! Все было бы по-другому,
понимаете вы или нет?
– Боюсь, что нет. Что было бы по-другому?
– Все! Жизнь пошла бы по-другому…
Илюшин окончательно перестал понимать, о чем идет речь.
Старик говорил так, словно был не в себе, однако в его невменяемость Макар не
верил.
– Чья жизнь, Яков Матвеевич?
– Всех, всех… И девочек этих…
– Каких девочек? Из дома Шестаковых? Но я разговаривал
с Эльвирой Леоновной, и она сказала…
На последнем слове его прервало громыхание ведра – Афанасьев
яростно ударил по нему ногой, и ведро опрокинулось, загремело о соседнее и
покатилось, рассыпая остатки земли, подпрыгивая на неровной почве.
