не тот уровень, не тот полет.
Я – не мусик, чья квартира забита антиквариатом. В моем же
списке ценностей значилась лишь напольная ваза времен императора Александра
Третьего. Теперь благодаря усилиям негодяя Никиты нет и ее.
Нет – и на здоровье, – весело подумала я, входя под
своды мебельного центра и приступая к беглому осмотру. Кожаные диваны, козетки
в колониальном стиле, кровати из красного дерева, кресла-качалки и просто
кресла – все эти предметы совсем не первой необходимости были качественными,
стильными и дорогими. И… совершенно меня не тронули. Ведь теперь я
рассматривала их с точки зрения Домино. А Домино всем козеткам и диванам
предпочел бы мою собственную подмышку.
Так хотелось думать мне.
Наверное, так оно и есть.
Прошив навылет мебельный, я вынырнула у второго –
нецентрального – входа. Мокрый снег за стеклами превратился в самую настоящую
метель. Такую сильную, что выходить наружу и брести но улицам мне расхотелось
окончательно. Метель – вот вполне уважительный и вполне легальный повод, чтобы
проигнорировать садок с красными рыбками. Только идиот отправится в пургу и
холод хрен знает куда, а я – не идиотка. Сейчас я вернусь обратно, нырну в
метро и выйду на обожаемой Петроградке, где светит солнце, шумят океанские
волны и листья пальм; где тут и там слышно треньканье маленькой гитарки
укулеле; где папуасы, набранные по рабочей квоте, торгуют гуавой, личи и
кумкватом. И где меня ждет мой мальчик Домино.
Мне оставалось только развернуться на сто восемьдесят градусов
– и я бы сделала это немедленно, если бы… Если бы не увидела мужчину (машину)
своей мечты.
BMW X5, серебристо-серый металлик.
Прекрасный, как Адонис. Как все рыцари Круглого стола вместе
взятые. Как Орландо Блум.
Нет, он был много лучше Орландо Блума, потому что ладони мои
вспотели, глаза увлажнились, а сердце устремилось вниз по невидимой лестнице,
перескакивая со ступеньки на ступеньку.
Что делал Х-пятый в таком малопочтенном месте, как задворки
торгового комплекса? Даже разбушевавшаяся метель не могла скрыть их
непрезентабельности: баррикады пустых коробок – то ли от фруктов, то ли от
оргтехники. Три металлических контейнера с распахнутыми дверцами. Переносные
решетки ограждения, обвитые бело-красными лентами. Несколько припаркованных к
ближнему пандусу тачек – совсем не таких прекрасных, как бэха.
Что делал здесь Х-пятый?
Ждал меня.
И был уверен, что я обязательно появляюсь и увижу его. Не
смогу не увидеть. Ничем другим нельзя объяснить то, что метель, навалившаяся на
все предметы и строения в округе, обходит Х-пятый стороной, облетает по
скругленному периметру, больше похожему на нимб.
Возможно, этот нимб вижу только я: давно известно, что
зрение у влюбленных устроено совсем по-другому, чем у прочих людей.
Так я влюблена?..
Расхлябанное сердце и вспотевшие ладони усиленно намекают на
это.
Был бы рядом Домино – он обязательно растолковал бы мне
происходящее. Выдал на-гора одно из своих обычных многофункциональных «мау!».
Но кота рядом не было. И никого другого – тоже. Невлюбленным боковым зрением я
зачем-то отметила парочку в самом начале торгового зала, одинокого юношу
(скучающего за столом с табличкой «КРЕДИТ» и реквизитами какого-то банка);
такого же скучающего охранника – он двигался по орбите вокруг парочки. И мальчишку
лет семи, влезшего с ногами на кожаный диван, – куда только смотрят
родители?!..
Никто из этой когорты даже не взглянул в мою сторону.
Влекомая Х-пятым, я вышла в предбанник между залом и улицей.
Он был прилично выстужен, но холода я не замечала, сосредоточившись на
серебристо-сером силуэте небесного создания. Теперь нас отделяло лишь стекло,
полоса метели и метров тридцать открытого пространства. И не только это,
Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – эта мысль змеей выползла
откуда-то из глубин моего черепа и окольцевала гортань, да так плотно, что у
меня перехватило дыхание.
Не только это. Все правильно. Х-пятый никогда не будет
принадлежать мне -
не тот уровень, не тот полет.
Наша с ним любовная история – история нищей корректорши и
дорогого внедорожника – также невозможна, как невозможна история долгой
счастливой жизни Ромео и Джульетты, даже еще невозможнее.
Корректорша, ха!
Я больше не корректор. Кто угодно – угонщик, любитель
ковбойских шляп, похититель велосипедов, изобретатель запонок – но не
корректор. Я сказала «угонщик»? Это слово можно смело вычеркнуть из списка,
потому что я не угонщик. Вот если бы…
Связка найденных под паркетом отмычек – слишком миниатюрных,
чтобы открывать ими амбарные замки, английские замки, ворота Иерусалима и двери
винных погребов. Зато они вполне сопоставимы по размерам с замком любой из
тачек – вот на что намекал Домино. Да что там намекал – говорил открытым
текстом! Ему-то все было ясно с самого начала, а теперь стало ясно и мне.
Не потребовалось бы никаких запредельных усилий, чтобы взять
отмычки с собой, положить в карман – а я, дура, оставила связку на столе, возле
компьютера. И забыла о ней. А если бы не забыла и взяла – что бы изменилось? Я
ведь даже не знаю, как с ними обращаться.
И лучше не пялиться на серебристый металлик.
Так будет спокойнее для всех.
Может быть, потом… В следующий раз… Когда наступит лето и
придет тепло. И Домино составит мне компанию. Ранняя осень еще
предпочтительнее. Или другое лето и другая ранняя осень – у нас впереди много
времени, среди канадских сфинксов то и дело попадаются долгожители.
Я так напряглась и переволновалась, что была близка к
обмороку. И чтобы хоть как-то успокоиться, полезла в карман за пачкой табака и
бумагой для самокруток. За три года непрестанных тренировок я научилась
сворачивать цигарки без всяких машинок. И получались они ровными и тоненькими –
само загляденье.
Сейчас я сверну точно такую же, сделаю пару вдохов и выдохов
по китайской дыхательной системе «цзяньфэй» и отправлюсь восвояси.
Но вместе с табаком я вытащила из кармана и кое-что другое:
отмычки!
Стоило ущипнуть себя за локоть, закрыть глаза и снова
открыть, чтобы убедиться: вот они, все девять, включая проволочный бонус. Лежат
на ладони и никуда не деваются. Но ведь я не сумасшедшая, я точно помню, что не
брала ничего похожего! Тогда как они оказались в кармане?
Домино.
Больше некому.
Он заволок связку в карман, вопрос лишь в том, каким образом
ему это удалось? Господи ты боже мой! – точно таким же, каким он вытащил
из шкафа комбинезон. Точно таким же, каким оказался на мадридской фотографии
1933 года и на другой фотографии – в старческих объятиях Матисса. Что сказал
тот человек… тот человек… как звали того человека? он был напуган – это я
помню. И был коротко стрижен, и сидел за рулем – это я помню тоже. Все
остальное ускользает, слабый огонек имени высечь не удается. И ладно, «тот
человек» – не самая плохая формулировка. Он сказал: «Я знаю его как Домино.
Возможно, у него есть другое имя. И даже – наверняка…»
