Поначалу этот замысел даже испугал осторожного Энделя своей широтой и значимостью, но чем больше он думал, тем больше все это ему нравилось. Этот брак примирит его и с фьяллями, и с наследником Кремнистого Склона. Сама девушка молода и красива… гм… да, пожалуй, красива, во всяком случае, стройна. Завладеть такой валькирией для Энделя означало подняться в собственных глазах и залечить раны своего самолюбия. И Эндель окончательно поверил, что придумал как нельзя лучше. И бывают же на свете такие умные люди!
– Не будем торговаться, – сказал он наконец, снова поглядев на Эйру, которая уже думала, что он заснул с открытыми глазами. – Это недостойно благородных людей. Не будем больше говорить о мести. Лучше мы примирим два наших рода. Я возьму тебя в жены.
– Ты? – Эйра изумилась, как будто услышала о таком намерении от лягушонка у пруда. – Ты, Эндель хёвдинг, не поднимешь даже ремешок с башмака того, кто возьмет меня в жены!
– Что-то о нем давно ничего не слышно, – пробормотал Эндель. Он, конечно, думал, что она имеет в виду Бергвида. Это напоминание о могучем сопернике несколько его смутило, но он понадеялся, что успеет убраться отсюда с добычей раньше, чем тот появится. – Кто едет тихо, тоже… добирается до цели. Я скоро поправлюсь… Скоро… И тогда мы сразу справим свадьбу. Можно бы и прямо сейчас, но сейчас…
Всем было понятно, в чем дело, и хирдманы у него за спиной ухмылялись. Мысль приобрести такую хозяйку всем понравилась, но почему-то в это слабо верилось.
Эйра с недоумением смотрела на Энделя. Это заявление ее не смутило и не испугало, потому что весило в ее глазах не больше сухой былинки. Эндель, широкий, тяжелый, в черной рубахе, вдруг показался ей похожим на жертвенного быка вроде тех, что в дни середины лета и середины зимы приводят в святилище Стоячих Камней. По сравнению с Хельги или даже с Бергвидом он выглядел смешным, с ним даже не стоило всерьез разговаривать. Остаток его жизни вдруг предстал перед ней как на ладони, и был он коротким.
– До твоей свадьбы и впрямь недалеко, – со снисходительной жалостью сказала она. – Будет твоя свадьба шумной и пышной, но не я буду на ней невестой. В широком покое соберутся гости, и сталью будут блистать их бранные уборы. Столом будет жертвенный камень, и пламя – брачным ложем. Невеста твоя прекрасна, как молния, и кольчуга – ее свадебный наряд. Бронзовым ножом она обручится с тобою, и объятия ее перенесут тебя к Одину!
Глаза Эйры горели воодушевлением, голос звенел, взгляд был устремлен не на Энделя, а куда-то в стену над его головой. От ее слов всем делалось жутко. Она была прекрасна, как валькирия, потусторонней силой веяло от ее тонкого лица, и в ее опущенной руке мерещился огненный меч…
В следующие дни Эйра сделалась очень добра и внимательна к своему «жениху». Каждый раз, когда она на него смотрела, Эндель казался ей почти прозрачным – так ненадежно и некрепко было его существование на земле. Стоило вглядеться в его бледное, истомленное болью раны и беспокойством лицо, как Эйре снова мерещились смутные, но грандиозные видения: она видела огромную площадку святилища, заполненную вооруженными людьми, яркое пылание жертвенного огня, видела высокую, статную фигуру валькирии с разметавшимися пламенно-рыжими волосами, в кольчуге вместо женского платья, с блестящим копьем в руке…
Эндель был неопасен и заслуживал только жалости. Эйра сама готовила ему целебные отвары, сама перевязывала его рану, обращалась с ним так заботливо, что Эндель смотрел на нее почти с ужасом, уверенный, что в этом кроется какой-то громадный подвох. Если бы она рыдала и проклинала его, он знал бы, что все идет правильно и он – хозяин положения. Теперь же эта странная девушка, убившая Логмеля и той же рукой подносящая ему лекарства, такая веселая, гордая своей местью и уверенная в будущем, смеющаяся и пророчащая ему скорую малопонятную смерть, наводила на Энделя настоящий ужас. Мысль о совместной жизни с такой женщиной пугала, но отказаться от честолюбивого замысла было жаль. Несколько его хирдманов обязательно стояли вокруг лежанки, когда она входила, и следили за каждым ее движением. Прежде чем выпить из принесенной чаши, Эндель требовал, чтобы она отпила сама. Эйра на все соглашалась и только смеялась над его предосторожностями.
– Бедненький! – приговаривала она. – Нет, не от моей руки ты умрешь. Ты сам определил свою судьбу, и теперь она совершится, хочешь ты того или нет. А я здесь ни при чем.
Даже сидя возле лежанки Энделя, она думала о Хельги. При мысли о нем все существо ее трепетало от острого, пронзительного чувства восторга, восхищения только тем, что он живет на свете. Каким красивым ей казалось каждое его движение, каждая черта лица, каким приятным звук его глуховатого голоса – словно сам Добрый Бальдр сошел к ней из сияющих небесных высей, чтобы принести мир и свет в ее смятенную жизнь. Она отдыхала душой, впитывая этот свет, ее пробирала сладкая дрожь при воспоминании о его глазах – она видела его взгляд перед собой, как наяву. Теперь, когда она осталась почти одна на свете, потеряв отца и не предполагая даже, где брат и что с ним, все ее привязанности и надежды сосредоточились на одном Хельги. Он один, умный, сильный, великодушный, отважный и благородный, мог спасти ее от злобы и подлости мира. Он, как прекрасное божество, уже однажды сошел к ней на эту серую землю и пообещал ей свою любовь. Перстнем альвов он заново обручился с ней, вскоре он вернется за ней и уведет по радужному мосту к сияющим вершинам мира, где только свет, только радость, только свобода и счастье… Он шел к ней, и она ждала его со все возрастающим нетерпением. Он был все ближе…
Энделя тоже томило нетерпение, но его мысли были гораздо менее возвышенными. Больше всего на свете он мечтал уехать из этого дикого места, затененного священной горой Раудбергой с ее мрачными каменными великанами, уехать к себе в Можжевельник, который предполагаемая свадьба должна была сделать вполне безопасным убежищем. Но пока что он, будучи полностью зависим от Торбранда конунга, который его сюда послал, не смел уехать без позволения. Да и как бы он мог передвигаться? Несмотря на честные старания Эйры, его рана заживала плохо. При всем желании Эндель не смог бы сидеть верхом, а одолевать многодневный путь по горам в носилках, привязанных между двумя лошадьми, – нет, так ему живым не добраться!
Торбранд конунг вскоре сам вспомнил о своем незадачливом союзнике. Дней через семь в Кремнистый Склон приехал Фреймар ярл со своей дружиной – конунг послал его посмотреть, как идут дела у Энделя и не появился ли Вигмар Лисица.
Когда Фреймар прибыл, Эйра находилась у ложа Энделя. Услышав, что явился ярл Торбранда конунга, она насторожилась, не зная, чего ждать. Фреймар ярл вошел, и Эйра невольно поднялась с места, впившись в него глазами. Облик его так поразил ее, что она застыла, как зачарованная.
Фреймару ярлу было уже двадцать шесть лет. Высокий, светловолосый, с твердым взглядом ярких голубых глаз, он был очень красив, не меньше, чем был красив в молодости его отец. Но красоту Хродмара даже родичи забыли за те двадцать семь лет, которые прошли с тех пор, как «гнилая смерть» изуродовала его лицо сетью мелких розовых шрамов. Красота его старшего сына казалась выкупом судьбы, которая раскаялась и хочет возместить ущерб. Стройный и сильный, гордый и величавый, Фреймар казался молодым богом. И вид его вдруг вызвал в памяти Эйры рассказ Атенес-Кори. «Наши мужчины, светловолосые и голубоглазые, казались им великанами…» Мало ли на свете светлых волос и голубых глаз? В землях Морского Пути в них не видели ничего особенного, но во всем облике Фреймара ярла Эйре вдруг померещилась какая-то особенная, неземная и вечная, истинно божественная величавость и сила. В нем возродились предки, те самые люди, что однажды покинули огнедышащую, залитую раскаленной лавой землю и пустились через море на юг, не зная, встретится ли им где-нибудь другая земля.
