Мирным обетом
над славным курганом
кончатся битвы
в племени квиттов;
черный дракон,
чешуею блестящий,
в землю уйдет
в руках исполина.
Явится новый
воитель отважный,
двумя завладеет
драконами двергов;
меч, из кургана
вернувшийся к свету,
кровь злую выпьет
и снимет проклятье.
Вигмар стоял, держа в опущенной руке жертвенный нож и глядя прямо в солнечное лицо посланницы Одина. Одна валькирия уже прошла через его жизнь, оставив в ней благодетельный пламенный отсвет, но Эльдахвит несла ему не самовольную, а благословленную Одином помощь! Вся его прошедшая жизнь разворачивалась перед ним. Он видел свою давнюю молодость, когда он бежал от наступающих фьяллей, сначала один, потом с горстью людей, которая никак не могла дать отпор захватчикам; как потом он пришел сюда, на Золотое озеро, и здесь, впервые получив опору под ногами, заставил фьяллей отступить назад и впервые обозначил границу своих владений, непреодолимую для чужих. Как потом, два года спустя, он вдвоем с Ингвидом Синеглазым собрал войско, которое одержало победу над войском Торбранда конунга; как потом они потерпели поражение от того же Торбранда, добывшего меч Дракон Битвы. После этого мертвые великаны в святилище Стоячих Камней тоже дали предсказание. Он и сейчас, двадцать пять лет спустя, помнил каждое слово. Он видел множество «злых годов», обещанных великанами, видел и «мстителя из рода конунгов», который мстил больше своей земле, чем врагам. И вот впереди показался берег: Один обещал снять проклятье.
Последние слова отзвучали; фигура валькирии исчезла, померкло и растаяло белопламенное сияние над площадкой. Все стало как прежде – и все изменилось. Та горячая мощь, которую принесла с собой Дева Молний, не ушла вместе с ней, а осталась, как бы вплавленная в сам воздух святилища, в камень, в оружие, в саму кровь собравшихся здесь людей. Благословение Одина вошло в них и наполнило силой, отвагой и нерушимой верой в победу. Даже вид с горы словно бы распахнулся шире: туман растаял, и, казалось, само будущее стало видно на ясном горизонте. Впервые за три десятилетия квитты увидели впереди свободу и силу своей державы, той, которую им еще предстояло возродить. Это случится еще нескоро, и никто не ждал, что все решит одна битва и одна победа; но теперь у их долгого, тяжелого, полного потерь и испытаний пути появилась видимая цель.
Хельги обернулся к тому месту, где когда-то впервые увидел Эйру. Он думал о ней даже сейчас, когда образ Девы Молний еще стоял перед глазами. Ему хотелось, чтобы Эйра присутствовала здесь и видела это, чтобы она слышала предсказание, обещавшее конец унижению и мукам Квиттинга. Или чтобы она поскорее узнала обо всем этом. Она будет так счастлива… Она так страдала, видя горькую участь своей родины и не в силах ничем ей помочь… Она тоже была валькирией по духу; она была сердцем Квиттинга, горячо бьющимся и страдающим, и Хельги хотел как можно скорее разделить радость и надежду с ней, с той, кому они так нужны…
И он увидел ее, увидел на том же самом месте, под боком того же черновато-серого валуна. В том же коричневом платье, окутанная пушистым облаком темных волос, она смотрела на него горящими темными глазами, и лицо ее сияло божественным светом. Он знал, что это лишь видение, знал, и все же в сердце его вспыхнула такая живая и горячая радость, словно она появилась наяву. Это тоже знак богов – знак, что путь приведет его к ней. Взгляд ее, устремленный прямо на него, был пылким, трепетным и нежным. Если в облике валькирии Квиттингу явилась его судьба, то Хельги сейчас видел свою судьбу – ту, к которой стремился даже тогда, пока еще ее не знал.
Сразу после жертвоприношения войско двинулось на север.
* * *
На четвертый день войско впервые повстречало фьяллей. С перевала передовой разъезд заметил, как с хутора под названием Черничник, где жил Глаф бонд, выехали человек восемь-девять всадников и во весь опор умчались по тропе к Золотому озеру. Домочадцы Глафа бонда, когда войско добралось до хутора, подтвердили: тут уже дней десять жил фьялльский дозорный отряд. В почти разоренном хозяйстве не осталось ни птицы, ни скотины, кроме одной коровы и трех коз, что Глафовы дети-подростки успели вовремя угнать в лес и прятали там до сих пор. Сам Глаф, хоть и получил рану у злополучной Брусничной горы, все же попрощался со своей исхудалой женой и вместе с войском отправился дальше на север. Хёвдингу он сейчас был нужнее.
Все понимали, что Торбранд конунг, получив предупреждение, немедленно подготовит войско к битве. До Золотого озера оставалось меньше дня пути, встречи с врагом можно было ждать когда угодно, поэтому Вигмар велел всем надеть кольчуги и шлемы, у кого они имелись, и приготовиться вступить в бой. Нельзя сказать, чтобы у кого-то сохранилось желание петь боевые песни: давно будучи в походе, выдержав много долгих переходов и несколько жестоких битв, квитты устали и замучились. Но отступать было некуда: враг ждал их на собственной земле, и ради ее освобождения каждый бонд отдал бы свою – хотя, конечно, от Вигмара хёвдинга до вольноотпущенного вчерашнего раба, каждый предпочел бы остаться живым и увидеть своих родных живыми.
– Насколько я знаю Торбранда конунга, он не станет нападать на нас внезапно, – говорил Хельги Вигмару по дороге. – У него больше людей, чем у нас, и хитрить ему ни к чему. Наверняка он сейчас вышлет навстречу нам кого-то из своих ярлов, чтобы назначить день битвы. Можно будет выторговать себе несколько дней для отдыха.
– А он даст? – хмуро уточнял недоверчивый Гейр.
– Скорее всего, даст. Что бы про него ни говорили, Торбранд – благородный человек. Ему нет чести в том, чтобы избивать противника, который едва стоит на ногах. Если бы ты не был против, Вигмар хёвдинг, я бы сам предпочел поехать переговорить с ним и назначить время битвы. И обговорить условия. Ведь уже однажды мой отец помог квиттам, когда фьялли дошли до восточного побережья? Моему роду покровительствует Один – он поможет мне. Моя мать, когда дух ее явился мне на кургане, завещала мне избавить Квиттинг, ее родину, от войны. Я хотел бы попытаться сделать это.
Квитты не возражали. Хельги был рад, что ему доверяют дело, которое он считал своим не меньше, чем квитты вокруг него. Он привык к этим горам, что сперва казались ему слишком каменистыми и дикими, привык к этим темным ельникам, к рыжим кремневым и серым гранитным скалам, к россыпям черно-бурой железной руды под ногами, ко мхам и лишайникам, к можжевеловым зарослям на склонах. В нем проснулась память материнского рода: что-то из самой глубины души отзывалось на вид квиттингских гор. Он не был здесь чужим, и счастье этой земли было его счастьем.
Вызываясь ехать вперед, он думал и об Эйре. Превыше всех сокровищ он ценил возможность поскорее увидеть ее, увидеть снова и убедиться, что это не мечта, не сон, что она жива и благополучна. Он с честью выполнил ее завет: уничтожил дракона внутренней вражды квиттов, не убивая при этом Бергвида сына Стюрмира. Теперь он стремился довести дело до конца и избавить родину матери от фьяллей. Тогда подаренный кюной Хельгой перстень альвов обретет настоящую силу. Только тогда он подарит им счастье любви, когда будут убиты оба этих дракона. И Хельги стремился вперед, как стрела, у которой есть только одно назначение – лететь в цель. Он больше не мог ждать, его подталкивали вперед скалы и деревья, его побуждали к действию голоса бесчисленных предков-квиттов, которые сейчас проснулись в нем и заговорили. Это было то, для чего он родился на свет. И нет для человеческой судьбы большего счастья, чем выполнить свое предназначение.
