– Пойдем! – Дивина крепко взяла его за руку, где была зажата половинка венка, и повела куда-то.
Зимобор покорно тронулся следом. Толпа, не отставая, пошла за ними; народ гудел, но слов нельзя было разобрать. Зимобор по-прежнему не мог уложить в голове происшедшее, хотя умом понимал, что теперь на самом деле обручился: разрыв венка означает и будущий разрыв девичьей невинности той, что венок этот дала. Он ждал, что она поведет его домой, но Дивина свернула с поля в другую сторону.
И Зимобор увидел впереди Ярилину гору. Обгоняемая все более громким говором толпы, Дивина подвела его к горе, потом ступила на подножие и стала подниматься по заросшей тропе к вершине. Народ отстал у подножия, идти выше никто не решался. Среди травы там и сям виднелись большие гладкие валуны, обозначавшие бывшую дорогу, а теперь совсем утонувшие в высокой траве и разросшемся кустарнике. Идти было трудно, Дивина спотыкалась на рытвинах и камнях, невидных под травой, и теперь уже Зимобор ее поддерживал.
Двенадцатый валун был последним. Впереди показались ворота – проем в земляной стене вала. Когда-то путь к этим воротам был широк и плотно утоптан, но теперь от них остались два толстых столба с раскрошившейся резьбой. Дожди смыли красную охру, которой когда-то были выкрашены их узоры, правый столб накренился, но между ними можно было пройти.
Бывшее пространство святилища за воротами было почти пусто – там колыхались на ветру та же трава и те же кусты бузины, росло несколько берез.
– Горе мое, горе! – бормотала Дивина на ходу, не оглядываясь.
Солнце уже совсем скрылось, заметно стемнело. Со склона горы было видно, как загорелся поодаль первый купальский костер: в той стороне было сельцо под названием Утица. А Радегощ все молчал, и никто не спешил поджигать приготовленные кучи дров.
Кое-как, ощупью находя дорогу сквозь заросли, Дивина и Зимобор добрались до вершины. Здесь, среди поднявшихся за последние годы молодых березок, виднелись остатки святилища: несколько столбов, опаленных тем давним пожаром, еще стояли вразнобой, и в самом низу на них еще можно было разобрать остатки почерневшей резьбы. Под слоем травы глухо похрустывали старые угли, и стояла оплетенная кустами полуразрушенная стена, по плечи человеку.
– Ну, все! – У ближайшего столба Дивина выпустила руку Зимобора. – Здесь не тронет тебя никто, можешь хоть спать!
– А ты… – начал он, еще держа два обрывка венка и не зная, что ей сказать.
– А я-то что? – Дивина пожала плечами. – Меня-то не тронут! Тебя вот… Что же ты наделал! За каким лешим тебя в поле понесло? Ведь сказала же я тебе: сиди дома! Сидел бы, ничего бы не было!
– Я слышал твой голос, – устало повторил Зимобор, понимая, что объяснения ничем уже не помогут. – Ты звала как будто… Сейчас-то понимаю, что это не ты была. А тогда не понял. Уж больно чудно это все: то весенние заклички, то колядки, то жнивные… Заморочили совсем…
– Не тебя, а волхид морочили. Им годовой круг поломали, дорогу закрыли.
– Но ты же звала… Ну, мне послышалось…
– Все понятно! – Дивина отмахнулась и обняла белую березку, в тоске прислонилась к ней. – Что теперь говорить! Сделано дело! Не воротишь. Ох, Кривуша, змея подколодная! Как сказала, так и сделала, чтоб ей ни чести ни места! Обещала погубить меня – и погубила! Я у нее жениха увела, а она увести не сумела, так другого мне на шею навязала – хочешь не хочешь, а ступай теперь замуж! Теперь женись, податься некуда! – Она криво усмехнулась. – Рад не рад, уж ничего не поделаешь.
– Неужели никак… – начал Зимобор и сам сообразил, держа в руке обрывки венка, что теперь – никак. – Да я же сам не знаю, как жить буду! Мне в Полотеск надо ехать! Что же ты… со мной поедешь?
– Да ты сам меня звал! – Дивина с горькой насмешкой покосилась на него. – Или уже передумал?
– Я не передумал! – с досадой ответил Зимобор. – Просто я сам не знаю, где и как буду жить. Я из дома ушел, потому что… Отец мой умер. А наследство без меня поделили. И возвращаться мне было – только зря позориться. Теперь приходится в другом месте счастья искать. Она мне помочь обещала…
– Все ясно. Если сейчас женишься, то она тебя без помощи оставит. Короче, что в лоб, что по лбу. – Дивина вздохнула. – А мне предсказано, что я погибну, если обручусь. Я обручилась уже когда-то… Очень давно…
Зимобор в удивлении поднял голову. Дивина стояла, прислонившись к березе и поглаживая белую кору в черных трещинах, а на лице у нее было такое напряженное и задумчивое выражение, будто она пытается вспомнить давний, смутный сон. Так было, когда они говорили о бляшках воинских поясов.
– Обручилась? Давно? – Для Зимобора это была новость, и не сказать чтобы приятная.
– Да. Очень давно. Я тогда совсем девчонка была. Жениха в лицо не помню. И кто он был, тоже не помню. И кто родители мои – не помню.
– Как – родители? А Елага?
– Я ей не родная дочь. Я до двенадцати лет у других жила. Меня при рождении прокляли, обещали, что погибну, когда обручусь. А потом я должна была в лесу пропасть. Но меня увели… Мать меня увела, Вещая Вила, средняя. К Лесу Праведному. А потом он мне сказал, что жениха у меня больше нет, что я опять свободна и могу в белом свете жить. Умер, что ли… Не знаю. И вывел меня Лес Праведный обратно к людям, когда всему обучил. Два года назад. С тех пор я у Елаги живу. А больше ничего не знаю. Но только проклятие никуда не делось. И раз уж я опять обручилась, то опять… – Она вздохнула. – Не знаю, что со мной будет.
Зимобор похолодел: из всего услышанного наибольшее впечатление произвело то, что своей глупостью, этим вынужденным обручением, он подверг Дивину смертельной опасности. Раньше-то он думал, что ей грозит только утрата ведовской премудрости – потеря обидная, но не смертельная. А все оказалось гораздо хуже.
– Что я должен сделать?
– Пока не знаю. – Дивина вздохнула. – Матушка вернется, может, подскажет что. Или я пойду у Деда спрошу. Уж Дед все знает!
Зимобор помолчал. Дела обстояли хуже некуда – и у него, и у нее. Но почему-то при взгляде на ее фигуру в белой рубахе, прильнувшую к березе, у него светлело и теплело внутри.
– Все равно я рад, что встретил тебя, – сказал он.
– И я тоже рада, – ответила Дивина, не глядя на него. – Это, видно, судьба, а суженого и пешком не обойдешь, и конем не объедешь.
Зимобор встал и подошел к ней, но она отпрянула:
– Нет. Не трогай меня. А то мы оба с этой горы живыми не сойдем. Я пойду, а ты оставайся. Смотри как следует. Сейчас Купала, а тут – священная гора. Может, дадут тебе совет.
– Кто?
– Те, кто знает. Я утром за тобой приду.
Она пошла вниз по склону, по примятой траве, а Зимобор шагнул вперед и остался на том месте, где она только что стояла. Внизу уже заблестели огни священных костров, зазвучали голоса – начался настоящий праздник. В густеющих сумерках белая рубаха Дивины была хорошо видна, и он следил за ней глазами, пока она не пропала в кустах у подножия. Все было хуже некуда, но он был рад, что все сложилось именно так. И казалось, что это было неизбежно, что все решилось уже тогда, когда он только вышел из леса и увидел впереди себя девушку с русой косой, идущую по улице от колодца.
